«Отец вернулся в Москву в ночь под новый, 1928 год. Он очень любил встречу Нового года и относился к ней традиционно-торжественно. Наш стол был скромен, но бутылка легкого вина или шампанского находилась, и начинались новогодние гадания. Устраивали шуточные игры и забавы вроде „бесконечного телефона“ или детективной истории, где каждый поочередно выдумывал приключенческий рассказ… Рядились в карнавальные одежды и обязательно танцевали. Аккомпанировал на „Стенвее“ отец; он играл украинские и эстонские мелодии своего детства, вальсы Шопена и Штрауса… Отец умел и любил шутить всегда, везде, даже когда ему было горько».
В ту ночь Василий Григорьевич пожелал Мите терпения и сил выдержать удар судьбы – когда за решетку сажают не во вражеской стране, а на родине.
Что случилось в Ростове, он узнает только после освобождения брата. В июне 1927 года губернский отдел ОГПУ раскрыл «контрреволюционную организацию, обсуждавшую текущую политическую обстановку в тенденциозном освещении, осуждая установленный режим». Возглавлял организацию бывший царский полковник, объединяла она интеллигенцию со старорежимным прошлым. В частности, как сообщил осведомитель, сотрудник Донплана Дмитрий Янчевецкий рассуждал, что хорошо бы дать избирательное право буржуазии, узаконить Тихоновскую церковь, предоставить свободу воззрений в области философии и позволить вернуться двум миллионам эмигрантов, чьи силы и умения пригодились бы стране [28]. Виновности в антисоветском заговоре Дмитрий не признал. На допросах он говорил, что русская интеллигенция давно примирилась с революцией и работает самым добросовестным образом в советских учреждениях. Если и есть недовольные, то на экономической почве: скудное жалование, постоянные сокращения штатов, безработица и дороговизна. Даже белая эмиграция за границей никак не может объединиться – раздроблена на враждующие между собой партии. Что уж говорить о «бывших» в СССР… Великий исторический сдвиг совершён, и поднимая однажды тост за возрождение России, он подразумевал строительство нового сильного государства. Показания старательно записали. 12 июля 1927 года на заседании «тройки» Полномочного представительства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю вынесли приговор по четырем пунктам ст.58 УК РСФСР: участие в контрреволюционной организации, сношения с представителями иностранных государств в преступных целях, недонесение о контрреволюционном заговоре и агитация, призывающая к свержению советской власти.
Опасался ли Василий Янчевецкий за собственную участь?
Он не мог знать, что подшивки «Вперед» уцелели и оказались на хранении в фондах московского Архива Октябрьской революции и ленинградской Государственной публичной библиотеки, а копия приказа о его назначении, в числе многих тысяч захваченных документов белых армий – в Центральном архиве Красной Армии. В 1929 году в Новосибирске был издан первый том «Сибирской советской энциклопедии»; в статье «Газеты» говорилось: «После переворота, поставившего у власти адмирала Колчака, процветает только реакционно-буржуазная и черносотенная военная печать. В Омске, кроме «Сиб. Речи» и «Зари», выходят: «Правительственный Вестник» (ред. В. Кудрявцев), «Русская Армия», «Отечественные Ведомости» (ред. А. Белоруссов), фронтовая «Вперед» (ред. В. Г. Янчевецкий)…». Но никто не обнаружил связи между белогвардейской газетой и бывшим экономистом, ныне сочиняющим рассказы для «Всемирного следопыта» под псевдонимом Василий Ян.
Всеволод Иванов не скрывал, что служил в колчаковской типографии. Но не говорил, под чьим началом. Даже в 1939 году, страшась ареста, он в письме-признании Сталину не назвал имени ее редактора: «Сорокин предложил мне поступить в типографию „Вперед“, выпускавшую под тем же названием колчаковскую газетку… Редактор попросил написать ему рассказ, затем статью. Я не хотел показывать ему, что не хочу или что я бывший красный… Словом, я написал в эту газетку несколько статей, антисоветских, и один или два рассказа… Больше за мной никаких антисоветских поступков не числится… Я не скрывал своего преступления, и если за него следовало судить, то можно было судить давно. Я полагал также, что свое преступление я загладил честной и неустанной работой для советской власти и коммунистического общества» [29].
Николай Анов в первой половине 1920-х работал журналистом в Казахстане, переезжая из города в город. В 1927 году обосновался в Новосибирске и занялся литературным трудом. В отличие от Иванова, он не обращался к революционному прошлому – все повести и рассказы, что Анов опубликовал в журнале «Сибирские огни», касались современности. В 1929 году его вызвал в Москву Горький, прочитавший и одобривший рукопись романа «Азия». Анов стал секретарем редакции художественно-документального журнала «Наши достижения». Если он и не виделся с Янчевецким, то мог слышать от Иванова, что бывший начальник «Вперед» теперь живет в Москве. Но хода своему знанию не дал [30].