10

В ее укрытие не было окна, никто не мог ее видеть, но она боялась. Был ли где-нибудь огонь? Она натянула тонкое одеяло вокруг нее. Подвал всегда был холодным. Мама говорила. Она пропустила маму ужасно плохо.

Она не убежала, пока Па не забралась в кухонное окно, после того, как он пригвоздил фанеру к другим окнам и запер дверь дверными замками, которые она не могла открыть. Когда он закрыл кухонное окно, она знала, что больше не может оставаться там. Он прибил эту фанеру после того, как сосед увидел, что она смотрит, большая, костлявая, любопытная женщина, увидела ее у окна и подошла, чтобы спросить его, была ли она больна и почему она не училась в школе. Именно тогда Па обнаружила свой след на счетчике плитки, где она поднялась, чтобы посмотреть, сможет ли она открыть окно, где она забыла вытереть вафельный знак ее беговых ботинок. Он сказал соседке, что она дома с гриппом, но потом, когда соседка ушла, он был белым и тихим, и всю ночь он запирал ее в ванной. Она не “

Ей было шесть лет, когда он начал кричать на нее, запирать ее в доме и не будет слушать маму, и именно тогда мама упаковала чемодан, и они оба ускользнули после того, как он отправился на работу, чтобы прожить в Северной Каролине. Где Па никогда не подумает смотреть. Они жили в Гринвилле пять лет.

После того, как мама умерла, а социальные работники посадили ее в приемные семьи один за другим, и она продолжала убегать, вот когда она сказала, что у нее есть отец в Калифорнии, и они отослали ее обратно.

Она думала, что он будет другим, во всяком случае лучше, чем приемные дома. Но потом она пожалела. Па не повредила ее, как рассказали ей некоторые из детей, но он держал ее как животное в клетке, и клетка казалась меньше с каждым днем. Она боялась назвать социального работника, хотя, называя номер, который они ей дали, она не любила социальных работников.

Грохот остановился, сирены стали слабее. Лежа в темноте, слушая, как они уходят, она обняла себя. Ей хотелось, чтобы у нее было еще одно одеяло. Она воображала, что стареет в этом подвале, проживая всю свою жизнь здесь, и никто не знает. Она думала, что на протяжении многих лет все, должно быть, забыли это маленькое пространство за комнатой подвальной комнаты библиотеки, как это было ограждено от себя. Это была просто кубочка с грубыми бетонными звонками, а не гладкие стены, как в мастерской, и она была не такой большой, как их маленькая ванная комната дома. Она знала об этом с шести лет. Она нашла его, когда мама работала в библиотеке; она приходила сюда, чтобы поиграть, проскользнула за книжный шкаф, и никто не знал.

Теперь это уже не игра.

У нее было достаточно еды еще неделю. Женщина-благополучие взяла деньги, которые ей дала мама. Женщина-благосостояние в Гринвилле, с большим носом, сказала, что сохранит ее для нее, но она никогда не отдавала ее обратно. Двадцать долларов Мама дала ей, и Па никогда не давала ей даже никель.

Теперь, когда она выбежала из банок, чтобы открыть ее, ей пришлось бы выйти в темноту и украсть еду из заведений ресторанов, таких как бездомные.

Ну, она догадалась, что теперь она бездомная.

Или в какой-то тюрьме.

Кроме того, мама говорила: «Это не тюрьма, ты здесь по собственному выбору, Лори. Вы можете уйти, когда захотите, никто не заставит вас оставаться здесь.

Но куда она пойдет?

Мама не сказала ей вернуться к Па; Мама не осталась, не так ли? Но мамы не было здесь, чтобы сказать ей, куда идти, где спрятаться.

Ну, она была сделана с людьми благосостояния и приютами. Другие дети сказали, что дома были из-за крови, забрали детей, чтобы заработать деньги. Чем больше детей получили приемные дома, тем больше денег они сделали. Не важно для них, если вам нужно спать на полу, десять в комнату, что им было нужно? Она слышала много от старших детей. Она задавалась вопросом, куда идут сирены, удивляясь, что эти полицейские, ночью, с их палками и ружьями, задавались вопросом, что они будут делать с беглым ребенком.

Назовите благополучие детей? Позвоните Па? Нет, она не собиралась копать. Она свернулась калачиком на тонком коврике, натянула одеяло и прижалась к старой окрашенной подушке. Как только она обняла себя, она не могла согреться, и она не могла заснуть.

Джогри и Дульси спрятались из-за путаницы папоротников, когда ноги офицеров мчались мимо них, жесткие черные туфли полицейских громыхали на кирпичной прогулке. В кружевной листве, темные полосатые полоски Дульси сделали ее почти невидимой. Оловянное пальто Джо Грея было цветом теней; его белые отметины среди кружевных листьев могут быть ошибочно приняты за кусочки выдувной бумаги. Глаза обоих кошек горели с интересом, хотя между ними была необычная неловкость. Они не были прижаты близко. Они сидели отдельно, и они, как обычно, не мчались в патио вместе. Джо охотился. Дульси была дома в постели с Вильмой, когда ее соседка читала вслух. Ни кошка не была в лучшем настроении. Когда офицеры толпились по лестнице в гараж, Джо взглянул на Дульси, жесткой и настороженной.