100 лекций: русская литература ХХ век

Семушкин — писатель, вызывающий полярные оценки. В сороковые годы он на полном советском послевоенном безрыбье считался прозаиком высокого класса, получил Сталинскую премию. Роман немедленно был экранизирован, причем не с последними людьми: Алитета играл Абрикосов, а носителя советской власти на Чукотке — Свердлин, который среди чукчей особенно выделялся своей явной семитской внешностью. Помните, как предсказал Мандельштам: «Еврей и чукча обнялись, над ними молнии взвились»?

Это как раз и было реализовано в картине. Надеюсь, что я не задел ничьих национальных чувств — хотя, впрочем, если и задел, то дураков не жалко.

В чем проблема этой замечательной картины и этой книги? Действительно, Тихон Семушкин мог восприниматься как прозаик только на фоне тотальной теории бесконфликтности 1940 годов. Вольфганг Казак в своем известном словаре русских писателей, который щедро цитирует и Википедия, замечает, что даже такой яркий и экзотический материал, как установление советской власти на Чукотке, не дал Семушкину вырасти до большого литератора.

Вообще говоря, из жизни чукчей в Советском Союзе написано довольно многое — взять, скажем, гораздо более качественную и в своё время гораздо более популярную дилогию Юрия Рытхэу «Сон в начале тумана» («начало тумана» — так переводится имя любимой девушки героя) и «Иней на пороге». Это история о том, как американского охотника спасли чукчи, он женился на чукотской красавице и восторженно принял советскую власть. Это хорошая книга, которая, во всяком случае, знакомила с чукотским бытом нагляднее и поэтичнее.

Совсем уж знаменитая книга, которую Чингиз Айтматов грешным делом считал своей лучшей, — «Пегий пес, бегущий краем моря». Правда, Чингиз Айтматов вашему покорному слуге много раз говорил, что все реалии он взял из книги «Алитет уходит в горы» и из бесед со своим другом, чукотским писателем Санги. Но абсолютно все убеждены, что выдуманная им история про скалу Пегий пес — это чукотская легенда. Редчайший случай, когда киргиз придумал чукотскую легенду, которая аутентично принята коренным населением.

Чукотская экзотика и чукотская среда, понятное дело, привлекла Семушкина не от хорошей жизни. Просто написать в этот момент живой, современный, актуальный роман на российском материале не представляется возможным. Даже сказать правду о только что отгремевшей войне уже нельзя, поэтому самым популярным военным произведением становится чудовищный (без преувеличения) роман Михаила Бубеннова «Белая береза». Все, что пишет Бубеннов, — дурные передовицы «Красной звезды»: бойцы при первой возможности говорят, как они хотят немедленно умереть за Родину, как они торопят этот миг.

Бубеннов был не только выдающимся антисемитом, но и действительно очень плохим писателем, но он задал некоторый эталон прозы о войне. Даже робкие попытки сказать хоть полуправду о войне в это время, даже жесточайшим образом отцензурированный роман Гроссмана «За правое дело», от которого фактически осталось две трети при публикации, подвергается немедленному разгрому вплоть до увольнения редакторов.

Все, что остается писать на этом материале, как правильно сказал Катаев, это авантюрно-приключенческий роман. «В наше время, — говорил он, — выживет только Вальтер Скотт». Тут возникает довольно любопытный аспект. Есть, оказывается, — во всяком случае, об этом пока еще никто не писал, но мне хотелось бы застолбить этот термин, — колониальный роман, то есть роман о колонизации. Это может быть колонизация Чукотки, а может быть — каких-нибудь британских земель типа Индии, это может быть освоение каких-то туземных территорий, на которых еще дикие племена вершат свои странные ритуалы.

В этом романе, как ни странно, есть пять устойчивых черт. Фабульный инвариант «приходят белые люди и начинают осваивать территорию» реализуется даже в научной фантастике. Особенно наглядно, конечно, он реализуется в «Аэлите». Обратите внимание, что в «Аэлите» действуют пролетарий Гусев и инженер Лось, точно так же большевик Лось действует на Чукотке. С ним, правда, есть еще этнограф, абсолютно второстепенный герой, чудаковатый, вроде Гусева, но Лось — как раз тот персонаж, который приносит советскую власть, точно так же, как на Марс — научное знание.

Семушкин поневоле проговорился: конечно, он пишет не этнографический роман. Он пишет научно-фантастический роман об освоении новых территорий. Здесь как раз, начиная с Жюля Верна, существуют эти пять инвариантных черт, которые обязательно присутствуют в романе об освоении туземных земель, о замирении чуждого племени. Я плохо знаю Купера, никогда не мог его читать, потому что это мне дико скучно, но можно, наверно, и у него в «зверобойском» цикле обнаружить эти же самые инвариантные черты, потому что без них, как выяснилось, не строится фабула колониального романа.