100 лекций: русская литература ХХ век

А в следующий раз мы будем с вами говорить о 1964 годе и постепенно повернем к прозе.

1964 - Юрий Нагибин — «Председатель» (28.01.2017)

1964 год в нашем проекте «Сто лет ― сто книг». Дело дошло до трагического, очень удачливого и одновременно очень несчастного произведения ― до повести Юрия Нагибина «Председатель».

Нагибин, Салтыков, постановщик фильма, и Ульянов получили за эту картину Ленинскую премию и массу положительных отзывов, но тем не менее для Салтыкова, режиссера крупного и неоднозначного, это была последняя настоящая удача. Следующий фильм «Директор», на котором трагически погиб Евгений Урбанский, чуть не стоила ему не только карьеры, но и свободы. Впоследствии ему удалось переснять картину с Николаем Губенко, но уже никакого успеха она не имела, да и все последующие его работы, иногда замечательные, оказались в тени этой катастрофы.

Михаил Ульянов после этой своей работы оказался навек в ее плену ― так и повелось ему всю жизнь играть положительных советских героев. Иногда, редко-редко, удавалось отскочить в сторону Егора Булычева, но, в принципе, и жуковская эпопея, и все остальные его положительные работы тоже растут из «Председателя».

Для Нагибина эта вещь переломная ― это последнее его советское произведение. Как сказал бы Пастернак и как он сказал, собственно, применительно к себе, «последняя отчаянная попытка жить в лад со временем». Надо сказать, что на сегодняшний вкус, конечно, «Председатель» воспринимается вещью чрезвычайно архаичной. Но вот какой удивительный парадокс с этим кинороманом произошел. Это настоящий кинороман, большая вещь, написанная в расчете на двухсерийную масштабную картину. И вот что в ней заметно.

Надо сказать, что между сценариями и прозой Нагибина принципиальной разницы нет. Везде, ― и в этом, кстати, хорошая его киношкола, ― быстро очерченный характер, стремительный и точный диалог, замечательно точная, как к кино, логика развития сюжета. Разве что пейзажи в его прозе побогаче, потому что антураж он не расписывает. Но «Председатель» ― это, безусловно, настоящая проза.

Удивительно другое. Невзирая на всю советскую, соцреалистическую архаичность этого произведения, оно сегодня как-то неожиданно обретает вторую жизнь. И вот поэтому-то я его и выбрал, вот в этом-то и парадокс, потому что оказывается, что, кроме главного героя этой вещи Егора Трубникова, никакого другого героя ни советское, ни постсоветское время не породило. А герой ― это тот, кто умудряется вопреки обстоятельствам, вопреки власти и эпохе как-то мобилизовывать людей вокруг себя. Сделать это по-прежнему можно не за счет правильных идей, верности политике партии или образцовой личной жизни, а за счет той, простите за грубое слово, пассионарности, которая у героя должна быть. Все-таки советский положительный герой ― это человек, который среди болота умудряется демонстрировать пассионарность. И только это единственное, что может как-то двигать мир.

Во многих отношений «Председатель» ― последняя вещь оттепели. Это 1964 год, последний год правления Хрущева и последняя волна этой во многом героической и во многом пошлой, в любом случае совершенно безнадежной попытки очистить советскую власть от Сталина. Начиная с фильма Райзмана по сценарию Габриловича «Коммунист», картины, в которой, собственно, Урбанский впервые блеснул по-настоящему, делаются героические попытки отмыть слово «коммунист» от тоталитаризма, от репрессий, представить коммуниста такой своего рода христианской фигурой, если угодно.

Это всё еще наследие первой оттепели, но если героем первой оттепели был Урбанский, то героем второй постепенно становится человек гораздо более будничной внешности, человек труда, подчеркнуто не героический. Ульянов сыграл уже один раз такого героя в николаевской «Битве в пути», где как раз его Бахирев и сделан, собственно, человеком, демонстративно противопоставленным плакатности. Он серый, будничный, не героический. Он дотошный, что для советского героя вообще было нехарактерно.

И вот после этого ― «Председатель». «Председатель» и написан, и снят, надо сказать, в такой эстетике демонстративно-будничной, я бы даже сказал, в каком-то смысле натуралистической. Это первый показ советской колхозной деревни, какой она была в действительности: грязная, нищая, очень неумело и, главное, как-то очень дистанцированно управляемая, потому что партийное руководство в сельском хозяйстве не разбирается абсолютно.