100 лет без любви

Черные глаза заглядывали в душу, и верила я, что все будет так, как он обещает. Никто, кроме него, не сможет меня так любить. Только он.

Через пять минут мы выбрались в окно и крались через двор. В руках у меня был маленьких узелок со сменой белья.

— Я куплю тебе все, — обещал Ваня, запрещая брать лишнее.

За воротами мы припустили, что есть мочи. Но до Ванькиного дома так и не добежали. Поджидал нас отец и еще два мужика у нашего озера.

Как они его били! Ногами, куда попадали… А он твердил, как заведенный:

— Убейте меня, убейте меня…

Я оглохла от собственного крика и ослепла от слез. Сосед держал меня крепко и заставлял смотреть по воле отца:

— Смотри, шалава, чтобы неповадно было… Проклятый цыган, — и пинал, пинал…

Кто раньше лишился чувств? Он или я? Последнее что слышала:

— Убейте меня. Люблю…

Глава 5

Меня трясло, как при сильном ознобе. Ногу ломило и выкручивало. В голове пульсировала мысль: «Бедная Вера, несчастный Иван…» Лицо было мокрым от слез, и пижама прилипла к телу. Я куталась в одеяло, но никак не могла согреться.

Вера? Иван? Я резко села в кровати, забыв про озноб и боль в ноге. Вот, что не давало мне покоя уже больше месяца. Сны! Только раньше я их не запоминала. Оставались отголоски и, как следствие, плохое настроение. А сегодня это и на сон-то не было похоже. До сих пор я ощущаю прикосновения Ивана, его губы на своем лице.

Я потрогала щеки и снова ощутила его горячие губы. Сердце сдавило болью, словно я лишилась самого дорогого на свете. Я люблю его! Я люблю этого Ивана из сна. Я люблю его сильнее, чем Вера, фрагмент чьей жизни я проживаю. Как такое возможно? И что это вообще?

— Бабуля! — закричала я. — Бабулечка!

— Что случилось, Господи? — прибежала она запыхавшаяся, с полотенцем и прижимая руку к сердцу. — Что же ты меня так пугаешь? Позвать Наташу, сделать укол?

— Не надо… Сядь, — я похлопала по кровати, — мне нужно поговорить с тобой.

Я вспомнила все. Рассказывала торопливо, путаясь в словах, снова проживая те моменты. Боль не покидала. Я осуждала Веру или себя в ней. Я уже ничего не понимала осознанно. Остались одни эмоции, которые распирали меня, не давали успокоиться. Я плакала и смеялась, и сама себе казалась сумасшедшей.

Бабуля сбегала за водой и силой заставила меня выпить. А потом еще долго утешала, прижав к себе и поглаживая по голове, пока не закончилась истерика.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла заговорить:

— Что это, бабуль? И кто эта Вера?

Я всматривалась в дорогое и знакомое с детства лицо и понимала, что впервые вижу бабушку настолько растерянной. Она кусала губы и сама едва сдерживала слезы. А потом, словно вспомнив что-то, полезла в шкаф. Долго рылась в коробке с фотографиями, пока не нашла нужную.

— Она?

С очень старой, сильно пожелтевшей фотографии на меня смотрела настоящая русская красавица, с огромными голубыми глазами, точеными, словно вылепленными из белой глины, чертами лица. Я узнала ее. Она была в подвенечном уборе, как я догадалась. Но ее глаза… Она смотрела как мертвая, ничего не выражающим взглядом.

— Кто это? — хрипло спросила я. От волнения голос пропал.

— Это моя прабабушка — Вера Андреевна Пфайф, в девичестве Шмидт.

— Получается, она моя прапра… а, неважно, — махнула я рукой. — И что? Все так и было?

— Точно я не знаю. Мать мне об этом почти не рассказывала. Знаю только, что была вроде у нее несчастная любовь. Что замуж вышла за нелюбимого, это я тоже знаю. И умерла она совсем молодой. И все…

— А прадед твой, значит, Григорий?

— Да, так его звали. Только, про него я знаю еще меньше. Убили его вроде. Совсем мало прожили вместе.

Губы бабули задрожали, и я испугалась, что случится сердечный приступ. Превозмогая боль в ноге, попыталась встать с дивана.

— Куда? — спохватилась бабушка.

— За таблеткой.

— Не нужно, все нормально, — поспешила успокоить она, укладывая меня обратно в постель. — Не надо тебе сегодня скакать. Отлежись хоть денек.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? Сердце не болит?

— Болит, но не так как ты думаешь, — задумчиво ответила бабушка. — Я не могу понять, почему тебе это снится. И я боюсь, как бы это не обернулось бедой.

— Успокойся, бабулечка, — погладила я ее по руке. — Это же всего лишь сон. Пусть и яркий, но сон. Может, и не было ничего этого на самом деле?..