Что стало с его лицом! Он, не отрываясь, смотрел на брошь, но в руки не брал. И выражение было такое странное — смесь брезгливости и заинтересованности, словно перед ним извивалась редкая, но жутко ядовитая змея.
— Знакомая вещь? — повторила я вопрос.
— Первый раз вижу, если ты об этом.
Я наблюдала за лицом Захара. Сейчас он нацепил маску упрямого равнодушия.
— Но ты знаешь о ее существовании. Ведь так? — не отставала я.
— Ну, знаю, — кивнул Захар.
— Может, расскажешь?
— Да, рассказывать-то особо нечего.
— Откуда у тебя рисунок броши?
— Его сделал мой предок.
Захар отвечал неохотно. Слова приходилось тащить из него. Меня это порядком выводило из себя. Сидит тут, весь такой загадочный, выдает по слову в минуту. А ведь меня это тоже касается!
— А предка зовут Иван?
— Откуда знаешь?
— Оттуда.
— Давай уже, рассказывай!
Захар встал из-за стола, подошел к холодильнику и оперся на него, скрестив руки на груди и в упор глядя на меня.
Что за хамское поведение? В ответ хотелось грубить, отмалчиваться, только не разговаривать нормально. Но так мы не сдвинемся с мертвой точки. Наверное, придется мне начать первой.
— Ладно, слушай. В общем-то, я сама про эту брошь узнала недавно…
Я рассказала ему все с момента находки. Умолчала только о чувстве к Ивану, что прятала глубоко в себе.
— Значит, тебе снятся сны.
— И не только мне, заметь. Их видели все женщины в нашем роду.
— Но не так, как ты, верно?
Захар принялся вышагивать по моей сравнительно небольшой кухне, в которой сразу стало тесно. Я вжалась в стул и подмяла под себя ноги, чтобы он ненароком не споткнулся.
— Ну… наверное. Теперь твоя очередь.
Захар меня не слушал, думая о своем. Таким сосредоточенным я его еще не видела. Даже интересно стало, во что выльются его размышления. Сейчас, как никогда, я понимала, что в моей жизни происходит что-то странное, и прежней она не станет никогда. И встреча с Захаром не случайна. Кстати, это он мне тоже должен объяснить. Вот тут и нашлась последняя деталь паззла. В голове что-то щелкнуло, расставляя мысли по местам.
— Захар! — позвала я. Получилось это слишком громко, потому что он резко остановился и в непонимании уставился на меня. — Как ты узнал про меня? — Он уже собирался было ответить, как я перебила: — Не стоит выдумывать что-то на ходу. Лена, да? Это ведь она была тогда в больнице, когда я показала брошь бабушке.
Я вспомнила тот вечер и девушку на соседней койке. Не зря лицо сестры Захара показалось мне знакомым. Именно она лежала с бабушкой в одной палате. Правда, всего два дня, но их хватило, чтобы судьба свела нас с ее братом.
— Да. Это она рассказала мне про брошь.
— И ты решил спровоцировать несчастный случай, чтобы познакомиться со мной.
— Не совсем так. Тогда я на самом деле едва не задавил тебя. Я только думал, как все обыграть, как ты бросилась под колеса.
Даже если он врет, то это лучше, чем то, что подумала я. Оставалось выяснить, зачем я ему понадобилась, и как он связан с этой брошью.
— Рассказывай, давай. Теперь твоя очередь.
Захар опустился на стул, и получилось у него это как-то по-стариковски. Он весь ссутулился, зажав кисти рук коленями. На меня не смотрел, разглядывал пол.
— Тот Иван — мой родственник, предок, — начал Захар.
Я получила то, что хотела. Интересовала меня дальнейшая судьба Ивана? Так я узнала о ней. От услышанного волосы зашевелились на голове от ужаса.
После той памятной ночи, когда Иван подарил брошь Вере, они больше не виделись, вернее, не разговаривали. Затаился он на время, решил бороться с любовью. И если бы только с ней. Гораздо сильнее было чувство ненависти, что испытывал к бесхребетному Григорию. Не мог не представлять Веру в его объятьях. Это превратилось в наваждение. Как ни гнал эти мысли от себя, они все время возвращались. И чудилось ему уже, что Вера отвечает мужу взаимностью. Знал бы наверняка, что нет этого и в помине, успокоился бы, наверное. А так ненависть его только росла.
Однажды ноги сами принесли его в соседнее село, к дому Григория. Увидел он во дворе, как Вера играет с малышкой Любавой. Такой счастливой она ему показалась. Это стало последней каплей. Задумал он убить ее мужа и своего соперника. И повод скоро представился. Подкараулил он Григория, когда ехал тот на рынок, и зарезал. А потом сам сдался властям. Думал, что светит ему верная смерть за содеянное. Не хотел дальше жить. Но осудили его на каторжные работы и отправили вскоре на крайний север, где он и сгинул, но только через восемь лет. А после себя оставил сына, от которого и продолжился род Захара.
Я сидела потрясенная. Не ожидала, что любовь может породить настоящую трагедию. Смущена была зверством, на которое оказался способен Иван. Ведь вся вина Григория сводилась к тому, что любил он Веру больше жизни. Невинную же жизнь загубил.
— Какой кошмар! — нарушила я повисшую тишину. Захар по-прежнему смотрел в пол.
— И это еще не все, — Захар, наконец, посмотрел на меня.