100 великих крылатых выражений

Гибли святыни, оставляя лишь скупые строки в хрониках и помутневшие фотоснимки в архивах. И без счета исчезали, как мухи, люди. В триумфальном новом мире, источающем счастье и веселье (мастера пера и кинокамеры, тогдашние «лакировщики действительности», тоже трудились по-стахановски), внезапно могло не найтись места любому человеку. Любой мог оказаться на свалке истории.

В 1935 г. в местах заключения, на этих «свалках» для «бывших» людей, трудились примерно 2 миллиона 85 тысяч человек, из них 1 миллион 85 тысяч человек (прежде всего высланных кулаков и членов их семей) – в спецпоселках, около одного миллиона человек – в ГУЛАГе.

«В январе 1935 г. за “приверженность царскому режиму” осуждено 140 ведущих инженеров Кировского (Путиловского) завода в Ленинграде, потом расстреляно еще 700 за “троцкизм”. В последующие годы убиты были директора и главные инженеры крупнейших предприятий, воздвигнутых в первую пятилетку: Березняковского химкомбината, Горловского комбината “Синтезстрой”, Магнитогорского, Макеевского и Челябинского металлургических комбинатов, Сталинградского, Харьковского и Челябинского тракторных заводов, Горьковского автозавода, Уралмаша, Азнефти и других. Убитых директоров старой выучки заменяли молодыми коммунистами, едва окончившими вузы. Важно было показать, что, как любил говорить Сталин, “незаменимых людей у нас нет”» (цит. по книге А. Б. Зубова «История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953)», 2016).

Приближался 1937 год. Списки отживших свое, «заменимых людей» множились. Расстрельные списки…

Сын за отца не отвечает

1935 г.

На том же совещании передовых комбайнеров 1 декабря 1935 г., где «жить стало лучше, веселее», один из передовиков неожиданно, с некоторым вызовом, сказал: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма». В ответ на слова делегата из Башкирии А. Г. Тильба и раздалась памятная, ободряющая реплика И. В. Сталина: «Сын за отца не отвечает» (сегодня многие полагают, что вся сценка была «срежиссирована» самим генсеком).

В эпоху, когда любого человека можно было судить и казнить «по законам революционного времени», она, как оговорка по Фрейду, вдруг возвращала людей в прошлое, «в старое буржуазное прошлое», когда люди еще держались допотопного римского права, гласившего, например, что «безвинного сына нельзя наказывать за преступления отца» («Дигесты», 50, 2, 2, 7).

Эти сталинские слова выглядели тогда «нежданным счастьем, облегчением судьбы, своего рода амнистией» для многих сыновей, отмечал российский литературовед А. М. Турков («Александр Твардовский», гл. 9, 2010), хотя в те годы за «грехи отцов» по-прежнему продолжали попрекать и наказывать тех, кто был от них вроде бы освобожден «по высочайшему повелению».

Узники ГУЛАГа. 1936–1937 гг.

Поэт Александр Трифонович Твардовский (1910–1971), чья семья была раскулачена в 1931 г. и выслана с эшелоном на Северный Урал, в один из глухих районов, «где ни села вблизи, не то что города», где «всего там было – холода и голода» (из цикла «Памяти матери», 1965), впоследствии с горечью и сарказмом вспоминал, как наивно радовался, услышав сталинские слова про «сына и отца», которые стали теперь друг другу никто:

Конец твоим лихим невзгодам,
Держись бодрей, не прячь лица.
Благодари отца народов,
Что он простил тебе отца
Родного —
С легкостью нежданной
Проклятье снял…
Сын – за отца? Не отвечает! Аминь!

«По праву памяти», 1967–1969.

Однако слова Сталина не стали долгожданной для многих людей реабилитацией римского права. Наоборот, Советский Союз вступал в один из самых трагических периодов своей истории. Приближался 1937 год, время массовых нарушений социалистической законности, говоря обтекаемым слогом советских партийных историков. Время массовых внесудебных (или псевдосудебных) расправ. Время расстрельных списков.