100 великих крылатых выражений

Теперь можно было начинать поход на Рим. Войска, высланные ему навстречу правителем Рима Максенцием, он легко разогнал – так побивает тявкающих щенков травимый ими медведь, разбросав их несколькими ударами лапы. Затем пришла и очередь войск, выведенных самим Максенцием. Они были разбиты, бежали, а сам шурин, упав в Тибр с Мульвийского моста, утонул, не увидев, как по праву победителя убивают двоих его сыновей.

Шурины Константину вообще были, что агнцы на заклание. В большой игре, сулившей ему всю империю, он жертвовал ими, как пешками.

В 316 (или, по другим сообщениям, 314) г. он казнил второго шурина Бассиана, женатого на еще одной его сводной сестре Анастасии. Бассиана же он сам – по договоренности с Лицинием – ранее назначил цезарем и оставил править Италией.

Лициний и сам был шурином Константину, и сам был смертен. В 324 г. тяжёлая, будто с мельничным жерновом на шее, голова Константина обратилась в сторону третьего шурина. И он, Лициний, был превращен в ничто по приказу Константина, подбиравшегося к власти, как к сокровищу, которым нельзя поделиться ни с кем.

После смерти очередного шурина Константин мог, наконец, ощутить себя полноправным единственным хозяином империи. У него не осталось соперников, не осталось даже тех, кто, отойдя от власти, мог все-таки задеть и уколоть его: всесильный, но доверчивый Диоклетиан, отрекшийся от престола в 305 г., позже, в период с 312 по 316 г., умер или покончил с собой, успев увидеть, как попраны сами основы его великолепного правления.

Константин не любил соперников, даже сдавшихся, даже бывших. Его сестра Констанция, жена Лициния, христарадничала, умоляла Константина пощадить ее мужа, некогда равного ему в своем грозном величии, – принесла брату императорские одежды мужа и просьбу о помиловании. Он пощадил его, но время пощады истекло так же быстро, как вода в часах. Убит был Лициний, убит был его 11-летний сын, родной племянник Константина – отлетевшая в сторону кровинка его рода.

Любивший единую власть, он не пощадил и им же порожденный непорядок в семье. В 326 г. приказал отравить своего сына-первенца Криспа, прижитого от наложницы Минервины. Константина не тронуло и то, что этот уже подросший сын верой и правдой сражался за него и уже был прославлен в боях. Убит был и сам Крисп, и, похоже, вся его семья. Немногим позже Константин, очевидно, в раскаянии, приказал убить свою жену Фаусту, добившуюся от него казни Криспа клеветой.

Конечно, церковные историки давно нашли оправдание любому из этих убийств, совершенных во имя единства церкви и империи. Все убиенные сами были не без греха: одни порочили честь императора, другие замышляли его устранить. Благословенный император, так получается, всегда был прав – он не смел и помыслить о пощаде.

Тем поразительнее, что, давно мечтая о единовластии, стремясь к нему по трупам кровных родственников и противников, он, словно в каком-то помрачении, повторил ту же ошибку, что и Диоклетиан. Став, наконец, правителем всей Римской империи, он вскоре – взамен уничтоженной им тетрархии – учредил, пусть в проекте, новую тетрархию. Пылая неистовой злобой к врагам, он вложил в каждого из своих наследников искорку этой злобы: он распорядился о том, чтобы после его смерти империя вновь была поделена на 4 удела между его наследниками. Но едва император смежил очи, они начали гражданскую войну, стремясь теперь изничтожить друг друга.

37 год IV века нашей эры стал «годом Большого террора». После смерти Константина, словно после кончины нечестивого языческого царя, пролиты были реки жертвенной крови, погибли десятки тысяч людей в долгой гражданской войне, что разразилась из-за наследства усопшего императора.

Так к катастрофе привели планы императора-человека обустроить огромную империю, разделив ее между членами своей семьи. Словно Бог отвернулся от человека и не хотел знать его планы, отмахнулся от них, превратил в прах.

Когда же за четверть века до своей кончины император одерживал одну победу за другой над соперниками-язычниками, Бог как будто стоял на его стороне. В этом уверился сам Константин. Об этом твердили и церковные писатели, и очевидцы тех событий, и те, кто жил после величайшего в истории христианства воцерковления, когда «новообращенный агнец», раб Божий Константин сумел сделать невозможное – одной своей волей вознес Церковь на такую небывалую высоту, с которой вот уже почти 2000 лет ее не могут свергнуть никакие потрясения мира сего.

Что же побуждало людей верить в то, что Бог благоволит Константину? Как многие римские императоры, он был человеком властным, порой жестоким, но, в отличие от многих своих предшественников, живо интересовался религией, был человеком набожным и по-своему благочестивым.