100 великих литературных героев

В начале стажировки Гёте познакомился с секретарем брауншвейгского посольства Карлом Вильгельмом Иерузалемом (1747–1772), сыном знаменитого немецкого богослова и проповедника Иоганна Фридриха Вильгельма Иерузалема (1709–1789). Карл тоже проходил в Вецларе стажировку. Надо сказать, что Гёте на брауншвейгца особого внимания не обратил, запомнил только, что тот модно одевался и был до самозабвения влюблен в замужнюю сестру друга.

Поздней осенью 1772 г. Гёте получил от Кестнера письмо, в котором, в частности, сообщалось, что молодой Иерузалем, человек талантливый, но весьма меланхоличный и болезненно чувствительный, застрелился. Причинами самоубийства полагали неразделенную любовь и унижения, которые Иерузалему приходилось терпеть в светском обществе.

Страсть к Шарлотте Буфф (теперь уже Кестнер) и трагическая гибель Иерузалема слились для Гёте в единое целое. Если учесть, что сам поэт уже в четырнадцать лет намеревался покончить с собой, поскольку отец запретил ему встречаться с Гретхен – мастерицей из шляпного магазина во Франкфурте, а затем не раз размышлял над возможностью свести с жизнью счеты, то становится вполне понятным, как Гёте идентифицировал себя с самоубийцей-брауншвейгцем и на этой почве придумал молодого Вертера, погубившего себя во имя любви к прекрасной Лотте. А произошла вся история на фоне тех событий, которые случились с Гёте в Вецларе.

Роман «Страдания молодого Вертера» был написан в течение месяца и опубликован в 1774 г. Он сразу стал сенсацией европейского масштаба. Слава пришла к Гёте в кратчайший срок и уже никогда не покидала его – ни при жизни, ни, тем более, после смерти. Разница лишь в том, что при жизни писатель был прежде всего автором «Вертера», а после смерти стал в первую очередь творцом великого «Фауста».

Необходимо отметить, что «Страдания молодого Вертера» – произведение новаторское: в нем впервые были соединены традиции бытового романа об обыденной жизни и психологического романа о внутренних метаниях человеческой души. До Гёте эти жанры существовали раздельно.

В центре романа стоит Вертер – герой противоречивый, весьма спорный, резко эволюционирующий со сменой эпох. Поэтому когда читаешь рассуждения о символическом характере юного страдальца или о его бюргерской сущности, становится и грустно, и противно, как и от любой надуманности и натянутости. Единственное, с чем можно безоговорочно согласиться, так это с тем, что в названии романа автор использовал библейские мотивы, фактически сопоставив эротические страдания Вертера с вселенскими спасительными страданиями Иисуса Христа, поскольку оба якобы являются носителями любви к людям. Это немыслимое для верующего человека сопоставление вполне характерно для общества атеистического мракобесия, каковой являлась Европа XVIII–XIX вв. Отделять же Гёте от современной ему европейской писательской братии было бы наивно.

Современники и единомышленники Гёте видели в Вертере утонченную прогрессивную личность, противостоящую грубости и несправедливости реального мира – не действием, но созерцанием и нравственным страданием, к которым располагают молодого человека чувствительная натура и пожирающее ее безволие.

Подобное отношение к жизни породило в XVIII в. гадкое социальное явление вертеризма. Выразилось оно прежде всего в минорных настроениях у юношей из обеспеченных семей, в культе юношеских слез, в склонности к уединенным прогулкам, созерцанию бледной луны, в писании пространных и сентиментальных писем, в меланхолических декламациях, в чрезмерной чувствительности. Даже одеваться было модно в стиле Вертера – синий фрак и желтый жилет.

Ужасным проявлением вертеризма стала мода на самоубийства среди молодых мужчин. Тогда-то и появилось крылатое выражение: «Ни одна очаровательная женщина не вызвала столько самоубийств, как Вертер». Культовой фигурой вертеризма стал Карл Вильгельм Иерузалем – толпы поклонников совершали ночные паломничества на его могилу. Против Гёте резко выступила христианская церковь, объявившая «Страдания молодого Вертера» апологетикой самоубийства. Поддержали ее и некоторые просветители.

В наше время безвольного, вечно хныкающего молодого человека просто не поймут: эпоха самовлюбленных слюнтяев давно и безвозвратно переросла в безвременье самовлюбленных мерзавцев. Однако Вертер по-прежнему остается актуальнейшим литературным героем – оправдателем и вдохновителем самоубийц. Обсуждать эту тему бессмысленно, по крайней мере, в данной книге. Лично я определяю самоубийц одни словом – предатель.

Вертер не нашел отражения ни в искусстве, ни в кинематографе. Зато в художественной литературе он стал родоначальником явления чайльд-гарольдизма, а следовательно, его прямыми потомками являются у нас и Чацкий, и Евгений Онегин, и Печорин, и даже Базаров. Каждый по-своему, конечно.

Фауст