100 великих любовниц

Чтобы обеспечить помощь умной и опытной в интригах Авроры, настоятельница в своей грамоте подтвердила её права на наследование и назначила её пробстиной монастыря. Однако Аврора обманула её надежды и ожидания. Она редко бывала в Кведлинбурге, пренебрегала советом аббатисы «отрешиться от света и следовать монастырским заповедям» и всё своё время проводила в путешествиях. У неё снова было множество поклонников, и она получала множество писем от самых томящихся и самых неожиданных почитателей.

Даже теперь, перешагнув своё тридцатилетие, она могла соперничать по красоте с более молодыми женщинами.

Один из поклонников Авроры, уже знакомый нам герцог Антон-Ульрих фон Вольфенбюттель, увенчанный ею короной Аполлона за стихи и к этому времени овдовевший, сделал ей в 1704 году официальное предложение выйти за него замуж и позднее повторил его. Но из этого ничего не вышло, и Аврора продолжала играть уже привычную роль отцветающей светской дамы, вынужденной постоянно вести нелёгкую борьбу за достойное существование.

Между тем Аврора продолжала быть в центре внимания высшего общества. Отстаивая интересы Кёнигсмарков, она обратилась к золовке Карла XII, герцогине Голштейн-Готторпской, которая после смерти Анны-Доротеи фон Заксен-Ваймар была выбрана аббатисой Кведлинбургского монастыря. Аврора надеялась с её помощью добиться возвращения своих шведских поместий. Её собственное отношение к монастырю осталось прежним. Она проиграла в борьбе со своими высокопоставленными соперницами в Кведлинбурге и должна была удовлетвориться назначением на пост пробстины. Она чувствовала себя не в своей тарелке в монастыре и охотно покидала его, как только появлялись деньги, чтобы отправиться в путешествие. Однако, как только красота стала увядать, а деньги иссякать, Августа превратилась в домоседку. Сын её тем временем рос и довольно рано во многом стал похож на своего отца, с которым у него так и не сложилось доверительных отношений. Ей пришлось пережить скороспелый брак и быстрый развод её Морица, его курляндскую авантюру, в результате его легкомыслия закончившуюся так же неудачно, как польская — для его отца, и отъезд в Париж, однако она не дожила до его победоносного восхождения как полководца на французской службе…

На сороковом году жизни это была всё ещё красивая статная дама, хотя несколько располневшая, сохранявшая постоянную доброжелательность во всех жизненных передрягах. Она по-прежнему получала множество галантных писем, однако все её мимолётные и глубокие увлечения как и прежде покрыты мраком. Некий граф фон Фризен писал ей: «Как только мне будет оказана милость пребывать в Вашем обществе не на общих основаниях, как до сих пор, Вам будет достаточно только бросить на меня взгляд, чтобы я кинулся выполнять всё, о чём бы он меня ни попросил… Всё то время, что я провожу вдали от Вас, я считаю напрасно прожитым и очень скучаю… Я строю многочисленные планы, и только от Вас зависит их осуществление… Примите мои горячие заверения в глубочайшем почтении и благодарность, с которыми я остаюсь Вашим навсегда преданным рабом».

Однажды герцог Людвиг-Рудольф Брауншвейгский послал ей тушу оленя, заявив при этом, что не мог найти ей лучшего применения, чем подарить богине и нимфе. На её благодарственное письмо он ответил: «У оленя не могло быть лучшей судьбы, чем быть съеденным в настоящем храме, принадлежащем такой красоте… С гончими собаками охочусь я по лесам за моей богиней, и эта богиня — Вы, прекрасная Аврора… И Вы, Аврора, мне дороже самого Солнца…»

Покой её кведлинбургской жизни иногда нарушался высокопоставленными визитёрами, и особое удовлетворение доставил ей приезд сына царя Петра Великого Алексея с невестой, дочерью почитателя Авроры Людвига-Рудольфа Брауншвейгского, со всей его семьёй и другими важными вельможами.

В последующие годы она почти не выезжала из Кведлинбурга, радовалась любому визиту, постоянно принимала у себя гостей, играла и пела на устраиваемых ею самой концертах и продолжала по мере возможности свою прежнюю великосветскую жизнь, к негодованию набожных монастырских дам, всё больше страдая от охвативших её недугов: астмы и водянки.

В последние годы жизни появились сочинённые ею стихи, вошедшие в «Северный фимиам, или Сборник стихов шведских женщин». После того как в конце 1727 года её состояние значительно ухудшилось и врачи не могли ей ничем помочь, она написала завещание и умерла в ночь с 15 на 16 февраля 1728 года.

Наследство от неё осталось очень скудное: небольшая, но хорошая библиотека, много нотных тетрадей, несколько драгоценных украшений, 52 талера денег и очень много долгов в разных городах и странах. Её завещание пропало, и адвокат её сына Морица обвинял людей Левенхауптов в его похищении.