100 великих оригиналов и чудаков

Л. Н. Толстой писал Миклухо-Маклаю: «Мне хочется сказать вам следующее: если ваши коллекции очень важны, важнее всего, что собрано до сих пор во всём мире, то и в этом случае все коллекции ваши и все наблюдения научные ничто в сравнении с тем наблюдением о свойствах человека, которые вы сделали, поселившись среди диких и войдя в общение с ними и воздействуя на них одним разумом… Ваш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, — в науке о том, как жить людям друг с другом».

Мореплавателям и путешественникам приходилось оставаться среди племён, находящихся на стадии неолитической культуры. При этом приходилось приспосабливаться к нравам, принятым среди «дикарей». Другая крайность — миссионеры, внедряющие свои религиозные принципы и правила поведения (не говоря уж о колонизаторах, разрушающих весь уклад жизни этих племён).

У Миклухо-Маклая был опыт сосуществования на основе взаимного уважения и равенства. Кстати, в те же годы в России пользовалась огромной популярностью книга Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», в которой утверждался принцип разнообразия культур, их взаимного дополнения. В то же время в Западной Европе, а потом и в нашей стране получила широкую популярность идея единообразия «общечеловеческой» культуры, можно сказать, единого индустриального общества.

К сожалению, именно последняя идея восторжествовала в конце XX века. А в конце XIX века осуществлялась экспансия западноевропейской «индустриальной культуры», перемалывающей в своих экономических жерновах другие народы и племена. В частности, на Новой Гвинее уже при Миклухо-Маклае появились колонизаторы, порой уничтожавшие посёлки аборигенов.

В XX веке две кровопролитнейшие мировые войны и крах СССР из-за поражения в идеологической борьбе (после третьей всемирной холодной войны) показали, что техническая цивилизация обрела глобальные масштабы и подчиняет своей железной поступи все страны и народы. Столь же закономерно углубляется мировой экологический кризис, ведущий к деградации биосферы и тех, кто в ней обитает. Единая массовая техногенная культура оборачивается торжеством примитивного «техногенного человека», создаваемого по образу и подобию машины, о чём ещё семь десятилетий назад проницательно писал русский философ Н. А. Бердяев.

Миклухо-Маклай сумел открыть человека в человеке иного рода-племени, иной культуры. Хотелось бы надеяться, что его достижение будет заново осмыслено, усвоено и принято во внимание человеческим сообществом. Ибо теперь — уже в XXI веке — приходится заботиться о том, чтобы сохранить многообразие культур и человеческое — в человеке.

Е. М. Короленко

Расскажу об одном русском чудаке и оригинале, которому суждено было активно содействовать становлению интеллекта величайшего учёного-мыслителя XX века. В. И. Вернадский свидетельствовал: «В моём детстве огромное влияние на моё умственное развитие имели два человека: во-первых, мой отец… во-вторых, его двоюродный брат по моей бабушке Е. М. Короленко, оригинальный, своеобразно образованный человек — Евграф Максимович Короленко (1810–1880)».

Е. М. Короленко был хорошим другом Ивана Васильевича Вернадского, человека незаурядного и тоже весьма оригинального. Став профессором экономики и статистики, он занимался публицистикой, издавал «Экономический указатель» (у него начинал работать наш замечательный писатель Николай Лесков).

Образ Евграфа Максимовича сохранился в воспоминаниях его племянника писателя В. Г. Короленко: копна седых волос и белая борода обрамляли полнокровное нервное лицо Евграфа Максимовича с живыми, блестящими глазами. Служил он на Кавказе, воевал, заболел и вышел в отставку. Декабристы его восхищали. Бездарный император-буржуа Наполеон III возмущал до глубины души.

На любого ребёнка воздействуют не столько умные слова, сколько чувства, взволнованность, энергия, с которой эти слова произносятся. Впечатлительного Владимира Вернадского сильно волновали и увлекали речи Евграфа Максимовича, так не похожие на спокойные суждения отца.

Взрослые вряд ли разделяли восторга гимназиста: Евграф Максимович был неуёмным спорщиком. В минуты возбуждения усы его топорщились, лицо багровело, глаза метали молнии, седая шевелюра лохматилась, а голос становился сбивчивым и невнятным. Окружающие начинали беспокоиться, как бы старика не хватил удар.

Евграф Максимович нравился Владимиру своей искренностью, силой чувств. Старик и ребёнок подружились. Дружба эта напоминала взаимосвязь планеты со звездой. Евграф Максимович, наделённый избыточной энергией, излучал свои чувства и оригинальные идеи. Владимир впитывал их жадно, перерабатывая своим юным умом, по-своему переиначивая их и переосмысливая.