Впрочем, по свидетельству драматурга Евгения Шварца, когда обэриуты постриглись под машинку, Заболоцкий отчитал их за столь нелепый поступок. Мол, стрижка портит волосы. Священники и женщины не стригутся, а лысеют редко. Стрижка — школьный предрассудок… Но через несколько дней сам пришёл в редакцию стриженный наголо.
Как вспоминал Шварц: „Он имел отчётливо сформулированные убеждения о стихах, о женщинах, о том, как следует жить“. И был исполнен „не то жреческой, не то чудаческой надменности, вещал“. Одно из его загадочных утверждений: „Женщины не могут любить цветы“.
Как это понимать? Желание поразить парадоксом? Ведь известно, с какой радостью принимают женщины цветы, как восхищаются их формой, ароматом… Хотя, если подумать, почти всегда это относится к сорванным, а значит, лишённым жизни цветам, а не к растущим на свободе. Значит, сказывается не столько любовь к цветам, сколько — к украшениям, своим удовольствиям, прихотям.
В апреле 1941 года Заболоцкий писал жене: „Чем старше я становлюсь, тем ближе мне делается природа“. А ещё через три года: „Когда после работы выходишь из этих прокуренных комнат и когда сладкий воздух весны пахнёт в лицо — так захочется жить, работать, писать, общаться с культурными людьми. И уже ничего не страшно: у ног природы и счастье, и покой, и мысль“.
Самое удивительное: написано это — из „исправительно-трудового лагеря“, из заключения, к тому же несправедливого, по лживому и подлому доносу.
Многие ли из нынешних, на кажущейся свободе, могут сказать так? Прочувствовать своё кровное родство с природой? Она теперь превращена в безликую „окружающую среду“, которую предпочитают наблюдать из автомобиля или на фешенебельных курортах.
А ведь только природа способна одарить нас новыми мыслями и впечатлениями, радостью жизни и надеждой на бессмертие. Обо всём этом писал поэт в замечательных стихах.
У него проявлялся чудесный дар проникать мыслью в душу зверя или растения. Это было ошеломительно ново. Немногие смогли понять и по достоинству оценить его поэмы „Торжество земледелия“, „Безумный волк“, „Деревья“. Представьте, к примеру, такую картину:
Наглотавшись этой самой „химизации“, мы не умиляемся её чудесам. Но для поэта сельское хозяйство — не способ изъятия силой у природы её богатств, а сотрудничество человека с животными и растениями, духовное единство и даже единомыслие. В его иронии — бездна потаённой мудрости:
В его стихах — поразительное сочетание науки и поэзии. Такого сплава достигали очень немногие. А когда попытаешься проникнуть мысленно в глубинную суть предметов и явлений, постичь сокровенную тайну жизни и смерти, смысл своего пребывания в этом мире, то вновь придут на память слова поэта:
Человек разумом своим, волей, действием способен преодолевать ограничения, предусмотренные природой, вырываться на волю. Как? Благодаря фантазии, мечтаниям, поэтическому воображению. А ещё — с помощью знаний и труда, используя законы мироздания для своих целей, покоряя земные стихии: „Мы, люди — хозяева этого мира, / Его мудрецы и его педагоги“.
Он восхищался творческой мощью человека. Есть у него стихотворение „Творцы дорог“. Сразу не поймёшь, что рассказано здесь о заключённом, о том времени, когда Заболоцкий как „политически неблагонадёжный“, отбывал трудовую повинность, прежде испытав пытки, издевательства следователей и их пособников. Он едва не лишился рассудка. Но выдержал всё, не стал клеветником и доносчиком. Человек, не теряющий человеческого достоинства, — свободен, и свободу отнять у него можно только вместе с жизнью.
Истинная свобода — духовная. Её никогда не терял Заболоцкий. Она пронизывает его произведения. Подневольный — по воле судьбы — рабочий с лопатой, рядовой строитель дороги видит и слышит то, что недоступно „вольным“ бездельникам: