100 великих речей

Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником, другом, он не был ее знакомым, она никогда не видала и не знала его… Роковой вопрос встал со всей его беспокойной настойчивостью. Кто же вступится за поруганную честь беспомощного каторжника? Кто смоет, кто и как искупит тот позор, который навсегда неутешимой болью будет напоминать о себе несчастному?.. Наконец, где же гарантия против повторения подобного случая?.. Мысль о преступлении, которое стало бы ярким и громким указанием на расправу с Боголюбовым, всецело завладела возбужденным умом Засулич… Руководящим побуждением для Засулич обвинение ставит месть… но для меня представляется невозможным объяснить вполне дело Засулич побуждением мести… Одна «месть» была бы неверным мерилом для обсуждения внутренней стороны поступка Засулич. Месть обыкновенно руководит личными счетами с отомщаемым за себя или близких. Но никаких личных, исключительно ее, интересов… не было для Засулич в происшествии с Боголюбовым… В поступке Засулич… нельзя не видеть самого беззаветного, но и самого нерасчетливого самопожертвования. Так не жертвуют собой из-за одной узкой, эгоистической мести… Засулич решилась искать суда над ее собственным преступлением, чтоб поднять и вызвать обсуждение забытого случая о наказании Боголюбова. Когда я совершу преступление, думала Засулич, тогда замолкнувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое преступление вызовет гласный процесс, и Россия, в лице своих представителей, будет поставлена в необходимость произнести приговор не обо мне одной, а произнести его, по важности случая, в виду Европы…»

Под впечатлением речи Александрова присяжные, посовещавшись 20 минут, вынесли вердикт: «Нет. Не виновна».

P.S. Если посмотреть на деяние Засулич не с психологической, а с исторической точки зрения, обвинять ее в терроризме невозможно. Идею народного суверенитета и право народа на восстание против тиранов провозгласила и доказала ее справедливость Декларация независимости США, оказавшая влияние на все мыслящие слои европейского общества, в том числе и на народников в России. «Когда власть пожирает права народа, последний вправе переменить правительство и заменить его таким, которое наилучшим способом служит его интересам». Это и произошло в нашей стране в октябре 1917 г.

Речь Гюго «Столетие со дня смерти Вольтера» (1878)

Французский поэт, прозаик, драматург, глава европейского романтизма, член Французской академии и палаты пэров, великий магистр масонской ложи «Приорат Сиона», депутат Учредительного и Законодательного собраний Франции Виктор Мари Гюго (1802–1885) прославился еще и как блестящий публицист-оратор. Речь, посвященная столетию со дня смерти французского философа-просветителя XVIII в., писателя, историка и публициста Вольтера (1694–1778), занимает особое место в списке самых ярких и злободневных речей Гюго.

Виктор Гюго с юности почитал Вольтера как гения Франции, хотя поначалу видел в «великом насмешнике эпохи Просвещения» «самого опасного из софистов», чьи идеи стали не причиной, а результатом общественной деградации, завершившейся Великой французской – «роковой революцией». «Это не он сделал болезнь смертельной, – писал в 1823 г. 21-летний Гюго, – но именно он вызвал ее развитие, он обострил ее приступы. Понадобился весь яд Вольтера, чтобы довести до кипения эту грязь; вот почему мы должны вменить в вину этому несчастному большую часть чудовищных вещей, творившихся во время революции. Что касается самой этой революции, она и должна была стать неслыханной. Провидение пожелало поместить ее между самым опасным из софистов и самым грозным из деспотов. На заре ее в погребальных сатурналиях появляется Вольтер; на закате из кровавой резни поднимается Бонапарт».

Прошло 55 лет, в течение которых Гюго, не раз менявший свои убеждения на диаметрально противоположные, за что был, как и Вольтер, изгоняем из Франции и хлебнул сладкую горечь эмиграции, к концу жизни стал признанным главой французской литературы. Гюго-поэт стал Гюго-трибуном, защищавшим интересы трудящихся, разоблачавшим колониальные грабежи, захватнические войны и неограниченный произвол монархов. Писатель считал себя наследником Вольтера, что разделяло и общественное мнение. В одном Гюго был верен себе: пребывая в плену идей утопического социализма и мелкобуржуазных иллюзий, он всю свою жизнь примирял непримиримые классы и проповедовал идею «всеобщего мира».