В разговоре с Герасимовым, равно как и в своем изложении разговора с Вартбургом, Протопопов, как представляется, несколько приукрасил выдвигаемые германские предложения сепаратного мира. В своем отчете Вартбург утверждал, что сообщил Протопопову и Олсуфьеву о необходимости аннексией Германией не только Курляндии, но и Литвы и Польши, а относительно Проливов указал, что Германия готова была лишь добиться права для России проводить через них свои военные суда. Очевидно, условия, переданные Вартбургом, Протопопов изложил царю 19 июля 1916 года. А думцам он хотел передать их во время встречи с бывшими коллегами по Прогрессивному блоку 19 октября, уже будучи министром. Столкнувшись с явной обструкцией, Протопопов даже и не пытался изложить предложения о сепаратном мире. Зато с рассказом Протопопова о предложениях сепаратного мира можно связать интенсивный зондаж с русской стороны, продолжавшийся с осени 1916 года по весну 1917 года через голландского журналиста барона де Круифа, действовавшего от имени «русского двора». 16 октября он передал в Вену и Берлин, что Россия, понесшая в войне большие жертвы во имя союзников, оставляет за собой свободу действий по вопросу о мире. В качестве условий мира выдвигались: нейтрализация Проливов, превращение турецкой Армении в буферное государство, совместный протекторат трех империй над Польшей. Германское командование настояло, чтобы эти предложения были отвергнуты. 24 января 1917 года с русской стороны последовало новое обращение, упрекавшее центральные державы в нежелании идти на уступки и содержавшее угрозу мощного весеннего наступления Антанты на всех фронтах, в ходе которого могла быть выведена из войны Турция и заключен сепаратный мир с Болгарией. Германия это предложение отвергла, хотя Вена и София склонялись к переговорам. 6 марта 1917 года обращение было сделано от имени Николая II, при этом отмечалось, что предыдущее послание было им одобрено. В послании обращалось внимание на то, что «требование массами мира растет с каждым днем» и что его игнорирование может дорого стоить правительствам воюющих сторон. Германию и ее союзников пугали неизбежным вступлением в войну США и тем, что поражение грозит правящим династиям Центральных держав еще худшими последствиями, чем дому Романовых. В то же время Россия соглашалась на некоторые уступки: сохранение полицейского контроля Турции над Проливами и независимость Польши, что означало фактическое сохранение его австро-германской оккупации до конца войны. Финляндия должна была сохранить с Россией только личную унию. Однако германская сторона отвергла и эти предложения, полагая, что рост антивоенных настроений и экономических трудностей заставят Россию принять мир на еще более выгодных условиях для Германии.
Уже после Февральской революции 26 марта последовало последнее обращение «русского двора» от имени «некоторых членов царской семьи» с просьбой двинуть войска на Петроград, чтобы подавить революцию. Ответа не последовало, поскольку в Берлине уже поставили на Романовых крест. По всей видимости, русско-германский мир накануне Февральской революции был недостижим. Вартбург в разговоре с Протопоповым особо подчеркнул, что «мир и связанные с ним возможные большие потрясения требуют наличия в России человека с необыкновенной силой воли, независимостью мысли и большим авторитетом, даже для простой политики выхода России из войны. Такой личности, как видно, нет». Ни царь, ни кто-либо из министров или известных общественных деятелей не обладал требуемыми качествами. Для Германии в тот момент лучшим выходом представлялся крах Российской империи и резкое падение боеспособности русской армии, что позволило бы продиктовать мир на германских условиях и оставить на российских границах минимум войск.
Тайна Февральской революции
Уже 2 июня 1915 г. в беседе с французским послом Морисом Палеологом Алексей Иванович Путилов, один из крупнейших заводчиков и финансистов России, заседавший в Особом совещании по снабжению, учрежденном при Военном министерстве, говорил: «
Как писал генерал Брусилов, попадались полки, где за время войны состав обновился 9-10 раз, причем в ротах уцелели только от 3 до 10 кадровых солдат. Из кадровых офицеров в полках уцелели по 2–4, да и то зачастую раненых. Остальные офицеры – молодежь, произведенная после краткого обучения и не пользующаяся авторитетом ввиду неопытности.