Агаянц: «3 сентября 1943 года посетил генерала де Голля по его приглашению… Относительно высадки союзных войск в Калабрии де Голль не без иронии отметил, что военные действия там ведутся ни шатко ни валко из-за «очень высоких гор». И уже вполне серьезно продолжил, что союзным войскам впервые довелось там столкнуться с немецкими дивизиями… Что касается Национального комитета сражающейся Франции, то де Голль весьма оптимистически оценил его нынешнее положение и ближайшие перспективы. При этом добавил, что открытие советского представительства при комитете свидетельствует о действительно дружественных намерениях советского правительства в отношении Франции, способствует укреплению единства французов и предоставляет комитету возможность решительно противостоять вмешательству американцев в его дела. Откровенно признав наличие серьезных расхождений с Жиро, генерал выразил твердую решимость добиваться отстранения от дел всех своих политических противников, в том числе и Жиро… Затем он перешел к вопросу о принципах политической организации Европы после войны. Он считает, что Европа должна базироваться на дружбе между СССР, Францией и Англией. Но первостепенную роль в организации должны играть только СССР и Франция. Англия же как великая держава имеет свои интересы главным образом вне Европы. Поэтому она должна заниматься прежде всего неевропейскими проблемами. Что же касается Соединенных Штатов, то, по словам генерала, они тоже не могут стоять в стороне от решения международных вопросов… Совместно нам будет легче решить и судьбу Германии».
Через пару дней в Москву пришло второе сообщение от Авалова. Затем третье, четвертое, пятое… И каждое сыграло свою роль не только в позиции советской делегации на Тегеранской конференции, но и, что гораздо важнее, в послевоенных советско-французских отношениях.
Вернувшись из Алжира в Тегеран, Агаянц уже как руководитель резидентуры активно включился в подготовку встречи «большой тройки» и прежде всего в обеспечении ее безопасности.
«Дальний прыжок» – так называлась диверсионно-террористическая операция, которая в строжайшей тайне разрабатывалась на сверхсекретной базе СС в Копенгагене. «Мы ликвидируем «большую тройку» и повернем ход войны. Мы похитим Рузвельта, чтобы фюреру легче было сговориться с Америкой», – заявлял один из разработчиков операции штурмбаннфюрер СС фон Ортель.
20 ноября 1941 года Агаянц прибыл в Тегеран. Свою работу в Тегеране он начал с того, что, детально ознакомившись с положением дел на месте, обратился к руководству разведки с предложением в корне пересмотреть всю работу резидентуры. «Наш аппарат, – писал он в своем донесении, – загружен работой с материалами и агентурой, которые, однако, не освещают вопросы политической разведки и не отвечают повседневным нуждам нашей дипломатической и политической работы в стране». Критический разбор деятельности резидентуры подкреплялся развернутым планом ее реорганизации, перевода на рельсы наступательной разведывательной работы. Получив добро, Агаянц провел строжайшую «ревизию» доставшегося в наследство «хозяйства». Особое внимание он уделял созданию надежных агентурных позиций в высшем армейском эшелоне Ирана. Отныне в Москву регулярно поступала достоверная информация не только о планах и намерениях правительства Ирана, но и о подготовленных резидентурой мероприятиях по обеспечению безопасности и сохранности стратегических поставок (олова, каучука и др.), следовавших в Советский Союз из района Персидского залива через порты Дампертшах, Бушир и Кур. Под контролем оказалась и деятельность (как выяснилось, далеко не дружественная по отношению к Советскому Союзу) английской разведки. Возглавлял ее тогда Оливер Болдуин, сын бывшего премьер-министра Великобритании. Англичане активно сотрудничали с антисоветскими националистическими организациями, действовавшими в глубоком подполье на территории Армении.
Больше всего проблем доставляли Агаянцу разведывательные службы Германии, достаточно прочно обосновавшиеся в Иране, во многом благодаря тому, что престарелый шах открыто симпатизировал Гитлеру. В районе Тавриза активно действовала группа Шульце-Хольтуса. Этот резидент абвера вначале вполне официально выступал в качестве генерального консула Германии в Тавризе. Но затем перешел на нелегальное положение, превратившись в муллу с красной от хны бородой. Летом 1943 года, незадолго до встречи «большой тройки», он получил приказ из Берлина обосноваться у кашкайских племен в районе Исфагани. Вскоре туда были сброшены парашютисты из команды Отто Скорцени, оснащенные радиопередатчиком, взрывчаткой и целым арсеналом.
Почти одновременно с Шульце-Хольтусом на нелегальное положение перешел резидент гестапо Майер, группа которого действовала в непосредственной близости от иранской столицы. Сам Майер преобразился из германского коммерсанта в иранского батрака, работавшего могильщиком на армянском кладбище. Накануне Тегеранской конференции к нему также были сброшены шесть парашютистов-эсэсовцев Скорцени.