100 великих украинцев

Роман был замечен, но критики обрушились не на роман, а на пьесу по роману, названную не по воле автора «Дни Турбиных», поставленную в Московском художественном театре. Очень недолго на сцене идет не только спектакль «Дни Турбиных», но и «Зойкина квартира» в разных театрах (в том числе и киевском), а А. Я. Таиров поставил «Багровый остров» в Камерном театре в Москве. В год «великого перелома» все пьесы Булгакова сняты со сцены (не печатают его уже два года). Писатель обращается с письмом к правительству СССР в конце марта 1930 г.: «все мои произведения были запрещены» и напророчит, поскольку ему не суждено будет увидеть своих книг и поставленных пьес. «Бег» начинали репетировать несколько раз. «Мольер» («Кабала святош») после пяти лет репетиций и семи представлений был снят и запрещен. Это запрещение касалось театров СССР, а за границей пьесы ставились и шли с большим успехом (в Париже, например, шла «Зойкина квартира», а в Англии дважды ставили «Белую гвардию» и «Дни Турбиных», как и в США). В альбоме критических вырезок, составленных писателем, было 298 враждебно-ругательных и только 3 — похвальных. Количество отрицательных отзывов увеличилось даже после смерти автора, а похвалы были часто устными, понимания же не было ни со стороны белых, ни со стороны красных. По-настоящему оценил «Белую гвардию» лишь М. А. Волошин: «…как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого».

В эпистолярном наследии писателя (до сих пор еще не собранном полностью), среди трех десятков адресатов следует выделить три особенных — письма брату Николаю, оказавшемуся вместе с младшим — Иваном — в Париже. В них старший, кроме всего прочего, как бы «проигрывал», примерял для себя судьбу младших в эмиграции. После ареста рукописи «Собачьего сердца» и дневника, озаглавленного «Под пятой», писатель записей не вел (дневник он смог заполучить обратно и сжег; копии были найдены в архивах КГБ и обнародованы после публикации «самого запрещенного» произведения — «третьей повести» — «Собачьего сердца»). В одном из писем в Париж брату: «Вывороченные мои глаза на прилагаемой фотографии покажут тебе, что снимал нас уличный, очень симпатичный фотограф. Мы в зелени. Это зелень моей родины. Это мы в Киеве, на Владимирской горке, в августе 1934 года».

Дом по Андреевскому спуску, 13, где Булгаковы жили в 1906–1919 годах.

Письма другу и биографу Павлу Сергеевичу Попову представляют иногда дневниковые записи:

«Что за наказание! Шесть дней пишется письмо! Дьявол какой-то меня заколдовал. Продолжаю: так вот, в дружелюбные руки примите часть душевного бремени, которое мне уже трудно нести одному. Это, собственно, не письма, а заметки о днях…».

Через полтора года — в сентябре 1933-го — начала вести записи Елена Сергеевна Булгакова, хранительница и первый публикатор наследия писателя, «Маргарита» в представлении первого поколения читателей романа… Ей Булгаков посвятил повесть «Тайному другу», из которой потом стал вырисовываться «Театральный роман» («Записки покойника»). Елена Сергеевна рассказывала, что во второй, ненаписанной, но рассказанной ей части романа, действие должно было происходить в Киеве и что «М. А.» (так она его обычно звала в своем дневнике) даже руки потирал от удовольствия, что будет писать о родном городе.

И еще один адресат, от которого ответа Булгаков не дождался, хотя один раз говорил с ним по телефону, — Сталин сам позвонил. 15 раз (по записям, которые вели в театре) он смотрел «Дни Турбиных». Последняя пьеса драматурга «Батум», посвященная юности Сталина, разделила участь предыдущих — она никогда не была поставлена на сцене. Единственная попытка была во МХАТе (им. Горького, уже после «раздела» театра), но прошла только генеральная репетиция.

М. Булгаков сам поставил себе диагноз. Как врач, он понимал, что дни его сочтены. И до последних дней он диктовал жене правки романа. «…Полный сил, и светлых замыслов, и воли, Как будто бы вчера со мною говорил, Скрывая дрожь предсмертной боли…» — откликнется в марте 1940 г. в Фонтанном доме Анна Ахматова. Драматической была судьба творений Булгакова. Но он «как никто, шутил» и радость бытия, вопреки всему, передается его читателям. Непростым было возвращение Булгакова к читателям, непростым было и открытие музея в Киеве, первого и пока еще единственного в мире. В Дом Турбиных, «открытый» Виктором Некрасовым на Андреевском спуске, приезжают те, кто изучает, переводит, читает Булгакова, из разных городов и стран. Родители приводят сюда детей, а дети — родителей. Родной город отдал дань писателю… «Киев у Булгакова не в изображении родного города, не в названии киевских реалий… Его модель мира была киевоцентричной. Он, если можно так выразиться, мыслил Киевом», — скажет в книге «Мастер и Город» Мирон Петровский.