100 великих узников

По показаниям А. Малова, «вид узника был печален, но не дик; взоры – томны, но кротки и смиренны… Когда я сказал ему, что ежели вы продолжите ваше упорство и не сознаетесь, я не причащу его; при этих словах он зарыдал… и сказал мне: “Если не для причащения, то хотя из христианской жалости навещайте меня”. Священник еще несколько раз приходил к Н.И. Гулаку, старался затронуть его религиозные чувства, убеждал, что «его ждет Божья кара, что, кроме преступления перед правительством, он согрешил и перед Господом». Только после того, как во время одного из допросов узника ознакомили с показаниями других, заключенный тоже открыл кое-что, но только касающееся его самого…

Первого апреля Н.И. Гулака отвезли в одну из камер Алексеевского равелина и приказали коменданту содержать узника самым строгим образом в совершенном уединении, не допускать к нему никого, «не давать ему ни книг, ни других предметов развлечения», так как «арестант этот есть самый важный, закоренелый и доказанный преступник». Но, несмотря на все убеждения и явные против него улики, он показал только упорство и «не открывает подробностей своего преступления».

В мае 1847 года киевский генерал-губернатор Бибиков сообщил в Петербург, что у арестованного должна быть выжжена на теле гетманская булава – знак принадлежности к Обществу. Н.И. Гулака самым тщательным образом осмотрел сам комендант крепости, но знака такого не обнаружил.

В середине мая в III Отделении была устроена очная ставка Н.И. Гулака с Н.И. Костомаровым, Белозерским, доносчиком Петровым и другими, и все они показали, что узник был членом Общества. Например, Андрузский сообщил, что Общество ставило своей целью соединить все славянские племена и ввести в них государственное устройство по примеру Соединенных Штатов или нынешней конституционной Франции. Петров показал, что Н.И. Гулак хотел достичь своих целей возбуждением всех славян «к восстанию против верховных властей их», но в отношении царской фамилии Общество будет действовать миролюбиво. «Но если переворот будет совершен, а государь не пожелает сложить с себя верховной власти, то необходимо заставить пожертвовать царской фамилией». Чтобы возбудить народ к восстанию, Н.И. Гулак (по показаниям Петрова) намеревался все распоряжения правительства представлять в самом неблагоприятном виде, а для этого надо путешествовать «по деревням для сближения с крестьянами и распространения между ними идеи о народном правлении».

Н.И. Гулак по-прежнему все отрицал, однако очная ставка заставила его задуматься. 17 мая комендант крепости доносил в III Отделение, что после его «отеческих» увещеваний узник согласился дать показания и даже признал справедливость некоторых показаний других арестованных. В ноябре 1847 года заключенный обратился к коменданту с просьбой, чтобы ему разрешили переводить с греческого языка сочинения Еврипида. По справке, наведенной в III Отделении, оказалось, что «заниматься крепостным арестантам сочинениями или переводами для себя никогда не запрещалось». И на основании этой справки узнику разрешили заниматься переводом, но с условием, чтобы он никому его не передавал.

Родные хлопотали о смягчении участи Н.И. Гулака, но III Отделение всегда отвечало, что «не находит ни возможности, ни справедливости ходатайствовать о его помиловании». После трехлетнего заключения узнику предложили обо всем откровенно написать, и «тогда участь его облегчится; ежели он пребудет в том же упорстве, то останется в крепости». Никаких новых показаний заключенный не дал, тем не менее комендант крепости доносил: «Гулак во все время заключения в крепости вел себя весьма скромно, в образе мыслей его ничего не замечалось, а потому и полагаю заслуживающим облегчения его участи». В последний день мая 1850 года императору был представлен доклад об освобождении Н.И. Гулака из Шлиссельбурга и предлагалось отправить узника в Пермь – «под строжайший надзор полиции». Царское согласие было получено, и через две недели бывшего заключенного доставили к месту ссылки.

За год до освобождения Н.И. Гулака в Шлиссельбург был заточен бывший приходской учитель Семен Никитич Олейничук. Имя это почти ничего не говорит современному читателю, но его история – это история человека, который вдруг исчез, оставив по себе у окружающих самую неясную память. А со временем и память стерлась, как будто никакого С.Н. Олейничука и не было.