Президентом ВАПЛИТЕ стал близкий друг Хвылевого Михаил Яловой, в академии, для ее журнала работал и Кулиш. Вообще вокруг Мыколы Хвылевого в Харькове «крутилось» очень много деятелей культуры. Кроме перечисленных — Владимир Сосюра, Александр Довженко, Марк Йогансен, Юрий Яновский. Вскоре после создания ВАПЛИТЕ в Украине развернулась оживленная литературная дискуссия о массовости или профессионализации культуры (Хвылевой, естественно, отстаивал вторую точку зрения), о возможности обслуживания литературой политики. Хвылевого поддержали не только его коллеги писатели и поэты, но и Украинская академия наук, ряд руководящих деятелей КПУ (в том числе секретарь ЦК Шумский). В то время украинским литераторам и партийцам было еще невдомек, что украинизацию Москва больше поддерживать не намерена, они еще не видели впереди тех массовых репрессий, которые обрушились на республику в конце 20-х — начале 30-х годов. Хвылевой кроме ВАПЛИТЕ поучаствовал в создании других организаций — Пролитфронта и «Гарта».
В рамках идейного соревнования Мыкола Григорьевич издал ряд полемических памфлетов о месте украинской культуры в современном ему мире. Среди них «Камо грядеши», «Апологеты писаризма», «Мысли против течения», «Украина или Малороссия» [98]
. В них Хвылевой обосновал и развил свою культурологическую теорию, которую позже назвали «хвылевизмом». Именно о ней чаще всего вспоминали украинские историки в 90-е годы. Опираясь на теорию циклического развития цивилизаций Шпенглера, Хвылевой выделил несколько этапов культурного строительства в истории. По его глубокому убеждению, подходил к концу этап Европейского приоритета в культурном строительстве, следующей должна была стать эра «Азиатского ренессанса», народы Азии, «накопившие» пассионарность, готовы были к великим свершениям духа. При этом Украина могла стать «оазисом» этого ренессанса. Но, пожалуй, не это должно нас особенно интересовать. Центральное место в теории Хвылевого занимало два противопоставления: «Европа-Просвита» и «Европа-Москва». Наше внимание постоянно обращали на второй конфликт, но еще интереснее конфликт первый.Дело в том, что настоящее культурное строительство, вливание украинской культуры в культуру европейскую и мировую Хвылевой связывал с новыми условиями работы украинских деятелей культуры, возможностями, которые дала им революция, и четко противопоставлял его «провинциальности, хуторянству, эпигонству». Такие явления Хвылевой презрительно называл «культурной просвитой», «шароварной культурой», уступкой массам. Как актуально это звучит в наше время телевизионных «Вечорниць», сведе́ния украинской культуры к фольклорно-мифологическим и казацким элементам! (Немаловажно, что Хвылевой видел возможности для культурного рывка не в селе, а в индустриальных городах.)
Мыкола Григорьевич считал одной из причин «просвитянских» тенденций в украинской культуре и в том, что украинские писатели, композиторы, художники постоянно оглядываются на культуру русскую, старательно копируют их достижения, искренне считают гениев золотого века русской литературы (да и серебряного века заодно) старшими братьями. Такой путь для местной культуры бесперспективен, он не дает развиться культуре оригинальной, душит творчество.
Естественно, такой лозунг партийное руководство страны обозвало «украинским национализмом». В своем письме к Кагановичу Сталин сетовал на то, что украинский коммунист Хвылевой требует отвернуться от Москвы в то время, как весь прогрессивный пролетариат Запада, наоборот, в восторге от достижений русских рабочих. Требование же украинского писателя отделить культуру от политики Сталин назвал смешным. В украинской прессе с подачи нового руководителя КПУ Кагановича началась обвинительная кампания, клеймившая «хвылевизм». Вскоре Мыколу Хвылевого перестали печатать, третья часть романа «Вальдшнепы» не была издана — все номера журнала, где она была напечатана, пустили под нож. Журнал «ВАПЛИТЕ», как и сама организация, прекратил свое существование. Москва планомерно наступала на украинизацию.
«Предателем» Мыкола Григорьевич был назван в тот момент, когда он находился за границей. Но писатель не пожелал остаться на Западе, а написал извинительное письмо. Более того, через некоторое время он и сам стал выступать обличителем некоторых футуристов, «чрезмерно оторванных от потребностей широких слоев населения». Но на нем уже стояла несмываемая печать врага.