«…Что же касается моей точки зрения на кино вообще, то я должен признаться, что требую идейной направленности и определенной тенденции. На мой взгляд, не представляя ясно — „зачем“, нельзя начинать работу над фильмом. Нельзя ничего создать, не зная, какими конкретными чувствами и страстями хочешь „спекулировать“ — я прошу прощения за подобное выражение, оно „некрасиво“, но профессионально и предельно точно. Мы подстегиваем страсти зрителя, но мы также должны иметь для них и клапан, громоотвод, этот громоотвод — „тенденция“. Отказ от направленности, рассеивание энергии я считаю величайшим преступлением нашей эпохи. Кроме того, направленность, мне кажется, таит в себе большие художественные возможности, хотя она может быть и не всегда такой острой, осознанно политической, как в „Броненосце“. Но если она полностью отсутствует, если фильм рассматривают как простое времяпрепровождение, как средство убаюкать и усыпить, то такое отсутствие направленности кажется мне тенденцией, которая ведет к безмятежности и довольству существующим. Кино становится подобным церковной общине, которая должна воспитывать хороших, уравновешенных, нетребовательных бюргеров. Не является ли все это философией американского „Happy ending“?»
Просим прощения у читателя за столь длинную цитату, но в этих словах — весь Сергей Эйзенштейн, гений, который своими фильмами потряс весь мир. Молодой человек двадцати пяти лет пришел в кино и сразу же дерзко и твердо сформулировал свои принципы. Принципы, которые стали непреложными для всех, кто хочет создавать Кино с большой буквы. Поход в кинотеатр должен быть для зрителя не отдыхом, а тяжелой работой, работой мысли и души. Если человек в зрительном зале не напрягается, не сопереживает героям, если он отдыхает — значит, по Эйзенштейну, создатели фильма зря потратили километры пленки. И даже более того, говорят, что когда Эйзенштейн снимал свою знаменитую сцену на Потемкинской лестнице, то хотел, чтобы зритель не просто сопереживал, а чувствовал себя жертвой кровавого расстрела.
И еще одна особенность творческой манеры великого режиссера. В его фильмах играют не только актеры, но и вещи, декорации, окружающая артистов архитектурная среда. Знаменитый эпизод с детской коляской, которая в водовороте людского горя под мерный и жестокий стук солдатских сапог скатывается вниз по одесской лестнице, считается и будет всегда считаться одним из самых эмоциональных эпизодов в мировом кино. Эта коляска и ребенок в ней совершили для кинематографа больше, чем иные, даже самые маститые актеры. Да и сама лестница, безмолвная серая громадина, — это не просто декорация, как кто-то может сказать. И не просто «всемирно известная достопримечательность города Одессы, получившая известность после фильма С. Эйзенштейна „Броненосец Потемкин“», как пишут в туристических путеводителях. У Эйзенштейна лестница — это сама история. Ведь недаром писатель и одессит Юрий Олеша сказал о ней: «Знаменитая одесская лестница после картины „Броненосец Потемкин“ вошла в память человечества, как Миланский собор и Эйфелева башня».
Эта статья посвящена сразу трем символам нашей эпохи, а еще человеку, благодаря гениальности которого эти символы слились в единое целое. Потемкинская лестница, «корабль первой русской революции» броненосец «Потемкин» и одноименный фильм, снятый Сергеем Эйзенштейном… Мы не будем пересказывать биографию Эйзенштейна по общепринятому штампу: «великий советский режиссер, родился тогда-то, учился и т. д.». Гений кинематографа родился тогда, когда понял, что его призвание, его смысл жизни — это кино. Но все же определенную хронологию и последовательность событий нужно соблюсти. Итак, обо всем по порядку.