— Я, афиняне, прежде всего, удивляюсь тому, на каком основании Мелет утверждает, будто я не признаю богов, признаваемых государством: что я приношу жертвы в общие праздники и на народных алтарях, это видали все, бывавшие там в то время, да и сам Мелет мог бы видеть, если бы хотел. Что касается новых божеств, то как можно заключать о введении их мною на основании моих слов, что мне является голос бога, указывающий, что следует делать? Ведь и те, которые руководятся криком птиц и случайными словами людей, делают выводы, очевидно, на основании голосов. Они именуют предвестников будущего птицами, случайными словами, приметами, предсказателями, а я называю это божественным голосом и думаю, что, называя так, употребляю выражение более близкое к истине и более благочестивое, чем те, которые приписывают птицам силу богов. Что я не лгу на бога, у меня есть еще такое доказательство: многим друзьям я сообщал советы и ни разу не ошибся. Ты утверждаешь, Мелет, что я развращаю молодежь? Нам известно, в чем состоит развращение молодежи; скажи же нам, знаешь ли ты кого-нибудь, кого я сделал из благочестивого нечестивым, из скромного — нахалом, из экономного — расточительным, из умеренно пившего — пьяницей, из трудолюбивого — неженкой или рабом другой низменной страсти?
— Но, клянусь Зевсом, — отвечал Мелет, — я знаю тех, кого ты уговорил слушаться тебя больше, чем родителей.
— Согласен, — сказал Сократ, — однако относительно здоровья люди больше слушаются врачей, чем родителей; в Народном собрании, как известно, все афиняне слушаются больше разумных ораторов, чем родственников. Да ведь и при выборах в стратеги не отдаете ли вы предпочтение пред отцами и братьями и, клянусь Зевсом, даже пред самими собой тем, кого считаете главными знатоками в военном деле?
В довершении ко всему, когда судьи признали Сократа виновным и стали решать, какое наказание должен понести гордец, философ не преминул подлить масла в огонь: «По заслугам моим я бы себе назначил вместо всякого наказания обед в пританее». Такого унижения судьи не снесли. Смертная казнь!
Так как приближались празднества, приговор отложили на месяц. За три дня до казни Сократа в тюрьме посетил его друг, Критон, и предложил устроить побег. Но мудрец отказался.
В назначенный день в камере собрались его ученики и друзья. Сократ спокоен. Он тщательно моется, «чтобы избавить женщин от лишних хлопот — не надо будет обмывать мертвое тело».
— Как нам тебя похоронить? — спрашивает Критон, едва сдерживая слезы. А Сократ и теперь шутит:
— Как угодно, если, конечно, сумеете меня схватить ия не убегу от вас. Никак мне, друзья, не убедить Критона, что я — это только тот Сократ, который сейчас беседует с вами и пока еще распоряжается каждым своим словом. Он воображает, будто я — это тот, кого он вскорости увидит мертвым, и вот спрашивает, как меня хоронить! В камеру входит человек с чашей. Сократ словно давно ждал этого гостя:
— Вот и прекрасно, любезный. Ты со всем этим знаком — что же мне надо делать?
— Да ничего, просто выпей и ходи до тех пор, пока не появится тяжесть в ногах, а тогда оно подействует само. Сократ пьет цикуту так, словно это вино. Ученики более не могут сдерживать рыданий.
— Ну что вы, что вы, чудаки!.. Меня учили, что умирать должно в благоговейном молчании. Тише, сдержите себя! Старик спокойно ходит по камере, затем ложится на спину и закутывается в одеяло.
— Скоро отойдет. — тихо говорит человек, принесший чашу. Но будто вопреки его словам Сократ отбрасывает одеяло и четко проговаривает:
— Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте. Это его последние слова.
Суд, породивший цивилизацию
В 33 году н. э. в Иерусалиме был осужден за богохульство и распят назаретянин Иисус, сын Иосифа. На третий день его тело исчезло из могилы. Это предсказанное за сотни лет иудейскими пророками событие заложило основу новой религии, а с ней началась и новая эра в истории человечества.