1000 год. Когда началась глобализация

Бирка на восточном побережье Швеции, примерно в 20 милях (36 км) к западу от Стокгольма, превратилась в основную точку отбытия тех, кто отправлялся в Восточную Европу. Оттуда русы преодолевали около 100 миль (160 км) до Старой Ладоги, города на реке Ловать в России[40]. Население этого города было многонациональным – там присутствовали и финны, и балты, и славяне со скандинавами. Археологические находки (кости белок, ласточек и бобров) рядом с сельскохозяйственными угодьями доказывают, что древние русы занимались и земледелием, а не только отлавливали «меховых» животных и выменивали пушнину.

Костяные гребни и поделки из оленьих рогов подтверждают присутствие русов в этих краях. Мусульманские наблюдатели сообщали, что русы редко мылись, зато мужчины и женщины часто расчесывали волосы. Гребни, найденные в Старой Ладоге и соседних поселениях, практически идентичны, из чего следует, что некая группа скандинавских мастеров перебиралась из одного поселения в другое, изготавливая гребни для всех желающих. Подобно андским металлургам, эти скандинавы прибыли в новые места, надеясь повысить профессиональное мастерство, когда стало известно, что на востоке открываются большие возможности.

На начальном этапе торговых операций русы вовсе не пытались покорять какие-то области. Например, в поселении Крутик недалеко от Белого озера русы поставили всего шесть-десять домов и укреплений не возводили. Отдельные отряды отправлялись в Восточную Европу ради добычи самостоятельно, а не по приказу какого-либо правителя. Постепенно, кстати, они объединялись, образуя более крупные единицы.

Русов привлекал высокий спрос на меха из Восточной Европы в Европе Западной и на Ближнем Востоке. Адам Бременский, тот самый хронист, который записал свою беседу с конунгом данов о Винланде в 1076 году, сетовал на присущее германцам стремление обзавестись «диковинными мехами»: «…иноземных мехов, тлетворный дух которых породил в наших землях губительный яд гордыни, у них в избытке. Этих [мехов] у них – как грязи, к нашей, полагаю, погибели, ибо мы всеми правдами и неправдами стремимся к куньему кафтану, словно к высшему блаженству». Даже в землях с более теплым климатом правители охотно приобретали меховые одеяния, как записал один из путешественников десятого столетия, рассуждавший о Багдаде.

Спрос на рабов тоже был устойчиво высок, особенно в двух крупнейших городах Европы и Ближнего Востока той поры – в Константинополе, столице Византийской империи, и Багдаде, столице халифата Аббасидов (современный Ирак). Жители Константинополя и Багдада охотно тратили свои богатства на приобретение рабов; почти всегда в рабство попадали люди, захваченные русами в набегах на соседние сообщества.

В начале 900-х годов мусульманский автор Ибн Руста отмечал, что русы с «рабами обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что занимают их при торговле»[41]. Адам Бременский не обошел вниманием запасы золота на датском острове Зеландия; это золото скандинавские пираты выручили от работорговли. Викинги, писал Адам, «настолько не доверяют друг другу, что, если один пират схватит другого, то сразу же без всякой жалости продает его в рабство – то ли своим сотоварищам, то ли варварам». Из Восточной Европы поступало столько рабов, что значение греческого слова «славянин» (sklabos) изменилось в 1000-х годах: слово утратило первоначальный смысл и получило более широкое толкование «раб» (совсем не обязательно славянин).

Богатея на торговле рабами и пушниной, предводители военных отрядов «руси» набирали все больше сторонников, которых требовалось кормить, одевать и оделять частью добычи от набегов. Новые территории открывали перед честолюбцами широкие возможности. Если удавалось разбогатеть, они вербовали собственные отряды и тоже становились вождями.

Русы прибывали в Восточную Европу преимущественно на небольших долбленых судах с веслами, достаточно легких для того, чтобы перетаскивать их волоком из реки в реку. Высоких гор на пути отрядов не вставало. Реки Восточной Европы все текут по относительно равнинной местности, и это позволяло перемещать лодки по суше там, где потоки иссякали или где пороги оказывались слишком опасными.

Днепр представлял собой единственный цельный водный путь, но на этой реке тоже имелись опасные пороги. Под Киевом находился один из наиболее тяжелых участков маршрута, которым пользовались русы, чтобы добраться до Черного моря. Уровень воды падал на 108 футов (33 м) на протяжении 38,5 мили (62 км). Как писал византийский наблюдатель, в одном особенно трудном месте русам приходилось преодолевать пешком расстояние в шесть миль, с «рабами в цепях», прежде чем можно было возобновить плавание.