1000 год. Когда началась глобализация

Древнейшее письменное упоминание о русах принадлежит Ибн Хордадбеху (820–911), персидскому чиновнику, который соотносил русов (ар-Рус) со светловолосыми народами, проживающими в землях ас-Сакалиба (этим арабским словом характеризовали всю Северную и Восточную Европу; кроме того, от этого слова происходит одно из множества обозначений рабов в арабском языке.) «Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин страны] славян к Румийскому морю»[42], то есть к Черному. Бобровые и лисьи шкуры стоили дороже прочих из-за густоты шерсти этих животных.

Ибн Хордадбех ничего не говорил о рабах, но особо указывал на отличные мечи ар-Рус. Оружие было насущно необходимым для захвата рабов и добычи мехов у жителей Восточной Европы, и потому это оружие тоже высоко ценилось. В сагах подробно объясняется, что северяне дорожили своими мечами, особенно теми, что были выкованы в отдаленных местах.

Мечи русов, найденные археологами, делятся на две группы: одни ковали из местного железа с обилием примесей, а другие изготавливали из брусков, получаемых в тиглях или в соответствующих воздухонепроницаемых формах. Сразу в нескольких арабских источниках описывается сложная технология изготовления стали из железа. Эти источники дают понять, что дамасскую сталь на самом деле производили отнюдь не в Сирии. Русы завозили «тигельную» сталь отовсюду, даже с территории нынешнего Афганистана.

На некоторых наиболее качественных (с наибольшим процентом углерода) мечах стоит клеймо «Ульвберхт» (Ulfberht); вероятно, это имя кузнеца, их выковавшего. Примечателен знак «плюс» – перед U, после финальной t и между h и t; эти изображения до сих пор не получили удовлетворительного объяснения. До наших дней дошло около сотни мечей Ульвберхта, но их качество разнится; одни отличаются высоким содержанием углерода и чрезвычайно острым лезвием, а другие, менее насыщенные углеродом, значительно тупее. После 1000 года мастера продолжали ковать мечи с прежним клеймом Ульвберхта и знаком «плюс», но налицо обилие разночтений и ошибок в написании имени; это явный признак копий и подделок.

Вооружаясь стальными мечами и кинжалами, русы плавали по рекам Восточной Европы на юг, достигали Черного моря и открывали новые сухопутные маршруты – например, в сегодняшний Севастополь, прежде именовавшийся Корсунью[43]. Путешествие по Днепру занимало от двадцати до двадцати трех суток.

Корсунь в 900-е годы являлась крупным византийским форпостом с внушительной крепостной стеной, за которой пролегала сетка улиц. Скотоводы, обитавшие в степях севернее города, приводили лошадей и овец на городской рынок, где византийские купцы торговали шелком, стеклянной утварью, керамикой, вином и оливковым маслом, а рыбаки продавали свежий улов. Жители лесов приносили на рынок пушнину, мед и пчелиный воск. Свечи из пчелиного воска считались наилучшими в средневековом мире; жечь масло было дешевле, но оно при горении испускало неприятный запах, как и сальные свечи.

Подобные рынки были идеальным местом для торговли мехами и рабами. Вдобавок Корсунь лежала на прямом пути в Константинополь, и путешествие через Черное море длилось шесть суток. Русы, направлявшиеся дальше, в Багдад, выбирали между несколькими маршрутами: по суше от Черного моря через территорию хазар до Каспийского моря или на юг вдоль Волги до важного торгового центра Итиль.

Там, как объясняет в своем сочинении «Книга путей и стран» Ибн Хордадбех, русы выдавали себя за христиан, поскольку аббасидские законы позволяли «людям Книги», то есть христианам и евреям, уплачивать меньше налогов, чем взимали с прочих немусульман. Это доказывает, что хотя бы отдельные русы ведали о христианстве, но обращаться в веру не спешили.

Свидетельство очевидца за 922 год содержит больше информации о традиционных религиозных обрядах русов, нежели возможно найти в любом другом источнике. Ибн Фадлан, посланник халифа, отправился в путь по просьбе правителя волжских булгар, желавшего узнать побольше об исламе. По праву знаменитый, беспристрастный и захватывающий рассказ Ибн Фадлана запечатлел сцены группового секса и человеческих жертвоприношений на похоронах «одного из великих людей» русов. В поселении на Средней Волге Ибн Фадлан столкнулся с купцами-русами, которые кремировали своего умершего предводителя заодно с его «спутницей»-рабыней.

Семья погибшего вождя выкликивала добровольцев, готовых быть похороненными вместе с ним, и одна рабыня согласилась. (Ибн Фадлан не объясняет причин, толкнувших ее на этот шаг.) Когда настало время похорон, рабыня выпила кубок спиртного. Затем «вошли в шалаш шесть мужей… и все [до одного] сочетались с девушкой в присутствии умершего»[44]. Ибн Фадлан не судит, лишь тщательно фиксирует происходящее. Возможно, он не осознавал, что наблюдает религиозный ритуал плодородия, в ходе которого приверженцам северного бога войны Одина и служительницам богини плодородия Фрейи надлежало заняться сексом.