Вскоре после окончания совещания отец, обеспокоенный тем, что его творческое вдохновение иссякает, написал письмо Мао. Он намеревался отправиться в отдаленные нищие деревни, чтобы проводить больше времени с простым трудовым людом и находить материал для своей поэзии. Похвалив за инициативу, Мао предостерег его от этой поездки, ссылаясь на то, что во многих районах все еще представляют опасность японцы. Вместо этого он посоветовал отцу остаться в Яньане и учиться, в частности, познакомиться с историческим материализмом и классовыми отношениями в деревне. Ай Цину стоит как следует разобраться в этих вопросах, подчеркнул Мао, чтобы лучше понять китайские реалии и намеченный путь.
Одним солнечным днем Мао остановился у дома отца и, рассматривая овощи и цветы вокруг его пещеры, заметил, что у писателей и политических лидеров бывают разногласия: к примеру, Ленин не всегда сходился во взглядах с Горьким. Чтобы развиваться и достичь победы, сказал он, иногда необходимо наводить порядок в мыслях членов партии, но никем не жертвовать.
Вскоре, однако, движение за «выправление стиля работы партии» ужесточило борьбу, и появились первые жертвы. Цель состояла в повышении уровня идеологического единства и согласия при помощи самокритики и взаимной слежки — методы принуждения скоро станут привычными инструментами партии.
Разведка КПК сообщила, что в партийных рядах куча шпионов, и попросила членов партии спасти людей, которые сознательно или неумышленно помогали врагу. Личные дела партийцев стали тщательно исследовать на предмет малейших следов подозрительной деятельности, и почти каждый подвергся жестоким допросам; людей держали в изоляции, угрожали им, пытали, заставляя наговаривать на себя или доносить на других. Из тридцати тысяч работников и студентов Яньаня по меньшей мере половину обвинили в шпионаже.
Вынужденные приспосабливаться, все погрязли в идеологическом болоте критики и самокритики. Мой отец раз за разом писал самокритические работы, и, когда контроль за мыслями и самовыражением стал угрожать его жизни, он, как и другие, начал обличать Ван Шивэя, автора «Диких лилий», заняв публичную позицию, которая шла вразрез с его внутренними убеждениями.
Подобные вещи происходили в Яньане в 1940-х годах, случались в Китае после 1949 года, да и теперь происходят. Должен заметить, что идеологические чистки существуют не только при тоталитарных режимах — они присутствуют в разных формах и в либеральных западных демократиях. Под влиянием политкорректного экстремизма индивидуальное мышление и самовыражение часто вытесняются пустыми политическими лозунгами. Несложно найти примеры, как в наши дни люди говорят и совершают то, во что на самом деле не верят, лишь бы не выпадать из господствующей риторики, и делают неискренние публичные заявления.
После смерти отца я убедил мать обратиться в Союз писателей КНР с просьбой открыть нам его засекреченное досье. Такие досье содержали конфиденциальную информацию о политических взглядах человека; туда включали и собственные заявления, и обвинения, выдвинутые другими людьми, а также официальные партийные характеристики. Но мне так и не удалось получить доступ к этим документам: матери категорически отказали. Не имея доступа к полному архиву, безответственно делать выводы о поступках других людей, а когда человек ушел из жизни и не способен оправдаться и объясниться, всякая объективность исчезает. Мы не можем знать, что отец думал о том периоде своей жизни, так что любые мои оценки его поведения в Яньане неизбежно субъективны.
В июне 1942 года Ван Шивэя объявили одним из пяти членов так называемой антипартийной банды, исключили из Коммунистической партии и посадили в тюрьму по обвинению в контрреволюционном троцкистском шпионаже. В 1947 году его казнили.
Однажды партийный секретарь Ассоциации пришел к Ай Цину. Поболтав немного о том о сем, он вдруг посмотрел отцу в глаза и спросил, почему в 1935 году его досрочно освободили из исправительной тюрьмы в Сучжоу. Еще он говорил, что отец должен объяснить партии, что делал в
Атмосфера вокруг этих расследований сгущалась, писателей принудительно отправляли в Центральную партийную школу для «перевоспитания» и «спасения». Каждый день их заставляли изучать заданные тексты и работы Мао, постоянно допрашивали и принуждали записывать самокритику. Ай Цину разрешалось возвращаться домой только раз в неделю, и, едва добравшись, он ложился. Его лицо было серым. Когда ему приказывали писать «признания», он ходил взад-вперед по своей пещере, терзаясь сомнениями. Некоторые не выдерживали такого давления и выбирали самоубийство. Для них сведение счетов с жизнью было единственным способом прекратить унижения.