1000 ночных вылетов

Маневрировать девяткой самолетов на малой высоте тяжело. Можно перестроиться в круг и защищаться своими пулеметами, но силы явно неравны. Резко бросаю самолет с крыла на крыло и делаю клевок носом к земле. На нашем языке это приказ всем разойтись в разные стороны и действовать самостоятельно.

Самолеты прижимаются к земле и расходятся в разные стороны. Немецкие истребители растеряны. То перед ними была группа самолетов, ясно видимая крупная цель, теперь же каждый летит в своем направлении. За каким самолетом гнаться, на ком сосредоточить удар? Для осмысливания и оценки ситуации нужно время, пусть считаные секунды, но и они помогают нам скрыться, уйти от преследования.

Четверка обескураженных неудачей «фоккеров» наваливается на один наш самолет. Я не могу определить его хвостовой номер, а стало быть, не знаю, кто из летчиков пытается вырваться из-под обстрела истребителей. Вот этот самолет как-то неестественно кренится и скрывается за группой высоких деревьев. Стороной, прижимаясь к земле, направляюсь туда же, и через несколько секунд мне открывается поляна перед одиноким хутором, а на ней наш ПО-2.

«Фоккеры» цепочкой, друг за другом, заходят на самолет и посылают очередь за очередью.

Не раздумывая, сажусь по другую сторону хутора, быстро отруливаю под развесистые кроны деревьев и бегу вокруг дома. Теперь мне ясно, что это самолет Ивана Крикуна. Я вижу разбитый винт, искореженные крылья и свисающие с них лохмотья перкали. Вижу и экипаж самолета. Летчик Крикун повернулся к атакующим истребителям спиной, прикрываясь от их огня, как щитом, своим парашютом, а штурман Василий Морозов посылает пулю за пулей из «ТТ» в «фоккеры».

— Бегите, ребята! — кричу я.

Но за ревом моторов, разрывами снарядов, трескотней пулеметов и одиночными выстрелами морозовского «ТТ» они не слышат.

— Уходите от огня! Сюда! Ко мне!

И опять мои слова остаются без внимания. Тогда я выбегаю из-за дома и в несколько прыжков достигаю их самолета. Морозов оборачивает ко мне свое залитое кровью лицо и оторопело смотрит, как будто старается понять, откуда я взялся. Вырываю из его рук пистолет:

— Ошалел, Вася? Что ты им сделаешь? Бегите за мной!

Они еще медлят, они все еще не могут прийти в себя.

— Быстрей! Бегите за мной!..

Мы едва успеваем добежать до деревьев, как истребители вновь обрушивают град снарядов. На этот раз им удается поджечь самолет Крикуна. Они посылают в него еще несколько очередей и уходят в сторону Познани.

Морозов едва держится на ногах. Он ранен не только в лицо, вражеская пуля впилась еще и в поясницу. Но перевязывать его нет времени. Сначала мы с Ильей помогаем Морозову подняться на крыло и залезть в кабину штурмана, потом усаживаем туда Крикуна. Затем Илья становится на крыло и впивается пальцами обеих рук в борт моей кабины.

— Взлетаю, Илюша!

— Давай…

После этого случая мы уже не вылетали на дневные бомбежки без прикрытия истребителей. Истребители ходили «этажеркой» на разных высотах, бдительно оберегая нас от вражеских самолетов. Нам стало значительно легче и веселей: все-таки в воздухе рядом с нами были наши друзья! При этой мысли и огонь вражеских зениток не казался нам таким страшным.

Уже неделю дислоцируемся на аэродроме Беднары близ Познани.

В недалеком прошлом этот аэродром, видимо, принадлежал авиационному заводу, где разрабатывались и изготовлялись новинки авиационной техники фашистского рейха. Вдоль длинных просек, в прилежащем лесу, рассредоточены образцы новых пикирующих бомбардировщиков с подвешенной под брюхом сорокапятимиллиметровой пушкой. Тут же Ме-210 — модификация скоростного бомбардировщика и истребителя-перехватчика Ме-110. По замыслам гитлеровцев, этот самолет должен был затмить «черную смерть», как называли фашисты наши грозные штурмовики ИЛ-2, и привести «люфтваффе» к полному господству в воздухе. Но не успело немецкое командование применить эту новинку: слишком быстрым оказалось продвижение советских войск. Теперь все эти самолеты стоят неподалеку от нашего аэродрома, вызывая у нас известное любопытство, ведь какова бы ни была наша ненависть к врагу и презрение ко всему, что связано с фашизмом, изучение нового оружия противника с целью уяснения его возможностей — дело нужное и достойное похвалы. Но у инженера эскадрильи Михаила Павлова любознательность наших техников и оружейников вызывает видимое беспокойство.

— Ты был в общежитии? — спрашивает инженер.

— Нет. А что?

— Да там же выставка трофейного оружия! Крупнокалиберные пулеметы, пушки, снаряды, патроны! Чего только не натащили! Не удивлюсь, если и такую вот дуру приволокут в дом и установят у кого-либо под койкой! — говорит Павлов, дотрагиваясь рукой до ствола пушки, торчащей из-под брюха «штукаса».[28]

— Ну, ты скажешь! — едва сдерживаю я смех. — А впрочем… Знаешь, Михаил, любознательность не порок. Пусть их.

— Нет-нет! Ты должен вмешаться. Смотри! Вон, пожалуйста…

Павлов показывает на торчащий из-за деревьев «штукас», под брюхом которого возится техник. Я вижу, как он берется руками за ствол пушки, подтягивается и заглядывает в ее жерло… И вдруг…