1000 Первая дочь (СИ)

Королевских отпрысков часто еще в детстве обручают с какими-нибудь принцессами и дочерями высокопоставленных граждан. Алексис не просто мужчина, он один из принцев. И мне лучше сразу быть готовой к тому, чтобы потерять его, так и не получив.

- Ты заранее ревнуешь? — усмехнулся он.

Ему эта идея показалась забавной. А мне нет, совершенно не смешной. Я, напротив, считала эту тему очень важной. Мне лучше заранее знать, к чему быть готовой.

— Вовсе нет, — я покачала головой. — Для того чтобы ревновать, нужно любить. Мне так кажется…

Алексис напрягся. Похоже, он не ожидал подобной отповеди, тем более от рабыни. Возможно, я тем самым навредила себе, вновь затронув гордыню воина. Но по моим разумениям, врать было бы и вовсе преступным. И я не хотела начинать союз, пусть и вынужденный, с обмана.

Мое тело желало Алексиса. Мой разум уважал его как воина и мужчину. Но разве для любви этого достаточно? Да он и сам не признался мне в чем-то подобном.

— А ты меня не любишь, — задумчиво констатировал Алексис.

Тело его закаменело, точно готовясь к отражению нападения. Я буквально физически ощущала его напряженный взгляд. Но все еще не желала врать.

— Мы заключили договор, разве нет? — спросила, тоже напрягшись. — И я выполнила свою часть… О нет, вы не должны думать, что моя покорность и желание отдаться были показными. Страсть была настоящей. Но любовь… Я не знаю, что это такое. Никогда прежде не задумывалась об этом. Моя приемная мать готовила меня к тому, что я никогда не выйду замуж и не заведу любовника. Да у меня и не возникало подобных мыслей… прежде. Я любила своих матерей: настоящую и приемную.

— Но не мужчину? — отчего-то обрадовался Алексис.

Меня удивила его реакция. Чтобы убедиться в собственных выводах, я коснулась ладонью его губ: так и есть, он улыбался. А почувствовав прикосновение моих пальчиков, сделал вид, будто хочет укусить.

Я инстинктивно отдернула руку. И тоже рассмеялась.

Глава 14

Алексис

Ее откровение сначала задело, а после растрогало меня. Наверное, я слишком привык, что женщины клянутся в любви и преданности если не с первого взгляда, то с первого раза так уж точно. Но Майлин вновь удалось удивить меня.

Неожиданно, но стать первым, в кого она влюбится, показалось мне не менее захватывающим, чем стать ее первым и единственным любовником. Мне раньше не приходила в голову мысль, что нужно сделать нечто особенное, чтобы завоевать женщину. Обычно хватало того, что я считал себя обязанным обеспечивать и оберегать выбранную женщину. Подарки, походы в театры и прогулки — все это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Я делал все, чтобы слыть отличным любовником и добрым хозяином.

Но — Дикал подери! — мне никогда не приходила в голову мысль, что этого окажется недостаточно.

Впрочем, я еще не начал по-настоящему соблазнять Майлин. Эта девчонка никогда не покидала своей глуши, не видела ничего за свою недолгую жизнь. А ведь в мире столько всего интересного. Того, что так любят женщины — все женщины без исключения.

Особенно этого много в столице. Шикарная жизнь вызывает привыкание и заставляет влюбиться в того, кто готов за это платить. Я был в этом уверен. Так уж устроен естественный отбор: женщины выбирают тех, кто может обеспечить их и свое потомство. Так было всегда. Это, по сути, непреложная истина.

— Скоро ты признаешься мне и в любви, — уверенно отозвался я.

Перехватил узкую ладонь Майлин и, поцеловав поочередно каждый пальчик, положил себе на грудь.

— Вы так полагаете? — она все еще сомневалась.

— Несколько дней назад ты отказалась спать со мной, — напомнил я. — А сейчас лежишь в моих объятиях.

— Вы научили меня испытывать неземное блаженство, — согласилась она. — И собираетесь научить меня любить? В этом вам тоже нет равных?

Я закашлялся. Вообще-то, не совсем это имелось в виду. Вернее, совсем не это. Как бы объяснить это малышке, что для того, чтобы влюбить кого-то, не обязательно самому испытывать подобное чувство.

Майлин же, как, наверное, все юные девы, жила в каком-то ином, совершенно другом мире. Мире девичьих грез и розовых мечтаний. Но я не собирался разубеждать ее.

— Мы, кажется, договорились, что наедине ты можешь говорить мне «ты», — вспомнил я в эту минуту. Будто это было важно.

На самом же деле жестокая правда заключалась в ином: я не знал, что ответить на ее вопрос. И слегка опасался ответов. Я — седьмой сын короля, не самый любимый. Даже не так: самый нелюбимый. После моего рождения моя мать умерла, и, осознанно или нет, но в том была и моя вина.