1000 Первая дочь (СИ)

Я же спал мало. Лежал с открытыми глазами, улыбаясь неведомо чему. Майлин так крепко прижималась, что сдерживать возбуждение казалось пыткой. Но я выдержал. И пусть запах полевых цветов, гладкая кожа Майлин и ее шелковистые волосы манили, как запретный плод, я помнил, что для нее это впервые. И не спешил продолжать, давая ей время восстановиться.

Вспоминая, с каким пылом она отдавалась мне, как чувственно отвечала на каждую ласку, я заводился все сильнее. Дошло до того, что я чуть не пообещал ей гораздо больше, чем можно пообещать рабыне. Признаться, впервые увидев ее без дурацких одеяний и горба, я поклялся сделать ее своей. Почувствовать, что она жаждет сближения не меньше, чем я сам. Так и случилось — сбылась мечта, которая чуть было не развеялась в прах, когда глупышка попыталась сбежать.

Но если прежде я думал, что одна ночь с ней удовлетворит меня полностью, то сейчас, лежа с ней рядом, понял, насколько глубоко заблуждался. Одной ночи мало. Майлин не утолила мой голод, а только раззадорила его.

Сначала я хотел оставить ее при себе на те пять дней, что пробуду в гостинице. После можно было с легкостью откупиться, выплатив годовое содержание или даже чуть больше. Другую служанку, а тем более рабыню это вполне бы устроило. Но не Майлин. Да и я, признаться, отказался от изначального плана довольно быстро. Это девушка не на одну ночь. И даже не на две. Она, как опиум, затуманила мое сознание, подчинила себе мое тело. И доза требовалась все большая, чувственная жажда только усиливалась с каждой щедрой порцией нежности, что так охотно отдавала Майлин.

Осознав последнее, я решил взять ее с собой в столицу. Снять для нее жилье в квартале красных фонарей, снабдить прислугой и поваром. Словом, сделать все для ее и собственного удобства.

Но эта ночь перечеркнула все прежние планы. Все то, что так отчетливо рисовалось в моем мозгу, теперь можно было с легкостью смять и выбросить в топку. Прежний план никуда не годился. Майлин стала мне нужна как воздух. И я хотел, жаждал, чтобы каждая ночь проходила так же, как сегодня. Завтра, послезавтра и много дней, пока, наконец, я не избавлюсь от этой болезненной зависимости, постыдной и мучительной для воина.

Но такой желанной для сердца, бьющегося под стальной броней. Обычного человеческого сердца, которое, оказывается, не успело превратиться в каменную глыбу.

Я не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на нее в дневном свете. Когда раздернул шторы, Майлин смешно поморщилась от солнца. Это было так забавно, что мне вдруг захотелось спрятать ее — от всего, даже от света, слишком яркого для ее чувствительных глаз.

Первым, что она увидела, открыв глаза, было мое лицо. И это тоже было чудесно! Настолько, что я вдруг решил, что между нами не должно остаться никаких преград. Ни одной недомолвки. Мне все равно, кем были ее родители, кем была она сама. Сейчас я хотел стать для нее центром мироздания. Единственным, что стало бы ей действительно важно.

И это ее клеймо…

Да разве оно сможет испортить эту девушку? Даже если там вытатуирована голова кабана, как символ похоти и распутства, — такое ставят безродным детям самых дешевых шлюх, промышляющих в портовых городах. Или змея, знак предательства и коварства. Такой могли поставить Майлин, если ее отца или мать объявили отступниками веры.

Мне все равно, что было с ней до меня. И важно то, что будет после.

— Не сопротивляйся, все не так страшно, как может показаться, — я попытался ее успокоить и продолжил тянуть на себя покрывало. — Для меня клеймо не значит ровным счетом ничего.

— Тогда зачем на него смотреть? — дрожащим от страха и злости голосом переспросила она.

Дикал побери, а этой девчонке не откажешь в проницательности. Странно слышать такие мудрые изречения из уст простой рабыни.

— Я должен знать о тебе все! Не забывай, кто теперь твой хозяин!

Пришлось напомнить девчонке простую истину. Меня вдруг обуяли злость и раздражение. Стоило дать небольшую слабину, расчувствоваться, как наказание не заставило себя ждать. Нельзя доверять женщинам. Даже если кажется, что они тебе доверяют — это впечатление может оказаться обманчивым.

Она всхлипнула, глаза ее наполнились слезами. И я почувствовал себя полным идиотом — уже не впервые с момента нашей встречи.

— Не стоит плакать… — все же выпустил покрывало из рук, но не ушел.

Будет ли эта девчонка когда-нибудь принадлежать мне полностью? Сколько соленых слез придется еще увидеть, прежде чем она поймет, что я не враг ей?

Да, я избрал не лучший способ показать серьезность намерений. Но даже этот небольшой шаг, отступ от привычной модели поведения, стоил мне раненой гордости. Я не привык так. Не умел…

— Одевайся и приводи себя в порядок, — попросил, а не приказал. Так мягко, как только смог. — Прикажу Магре прислать к тебе модистку и ювелира. Можешь ни в чем себе не отказывать.