Читаем 101 разговор с Игорем Паниным полностью

– Помимо желания примазаться к громкому имени, о чем мы уже говорили, здесь не последнюю роль играет зависть. Мы ведь с Колей были очень красивой парой, страстной, талантливой, выделяющейся на общем фоне, нам многие завидовали. А когда он погиб, стали отводить душу на мне. Кому не лень – все пинали и пинают. Но я считаю ниже своего достоинства отвечать им. Если бы я ввязывалась каждый раз в споры и склоки, пыталась бы оправдываться, изобличать во лжи и заставлять клеветников держать ответ за свои слова, что было бы? Тогда пришлось бы судиться и судиться…

О ЧЕМ ШУМЯТ ДРУЗЬЯ МОИ, ПОЭТЫ

– Но, может быть, это еще и завуалированная месть Рубцову? Он ведь был ершистый, задиристый, в писательской братии «своим» так и не стал. А после смерти прославился, и те, кто высокомерно к нему относился, пока он был жив, вдруг поняли, что им ничего не светит, что вот именно он занял ту нишу в русской литературе, которую они давно облюбовали для себя.

– Как я могу знать наверняка, что там думали прежде и думают сейчас эти люди? Что ими движет в тех или иных случаях: месть, зависть? У каждого свои причины не любить меня или Рубцова.

– На ваш взгляд, у него действительно был творческий кризис в последний год жизни?

– В том-то и дело, что в последние месяцы он мне говорил: «Люда, ты знаешь, я, наверное, больше не буду поэтом. Во мне это исчезает. Как будто я уже все написал». И добавлял горько: «А вообще я пропил тома своих книг». Он еще пытался писать прозу, но как-то не пошло. У каждого поэта бывают паузы в творчестве, необходимые для отдыха, для накопления материала. У него за последний год было написано мало – около десяти стихотворений. Трудно сейчас сказать, перестал бы он совсем писать или наоборот, взял бы новые высоты.

– Ну вот такой еще миф, связанный с именем Юрия Влодова, скончавшегося чуть больше года назад. Мне об этом рассказал близкий друг Влодова. Якобы Рубцову не хватало новых, неопубликованных стихов для последней книжки, а рукопись необходимо было сдать через пару-тройку дней, и он обратился к Влодову, чтобы тот по-быстрому написал в его стиле несколько стихотворений. И Влодов написал, в том числе и «Огороды русские» – стихотворение, которое иногда входит в сочинения Рубцова с пометкой «приписываемое».

– Мне просто хочется смеяться. Этого не может быть! Просто не может! Рубцову совесть бы не позволила такое сделать. Это же Рубцов! Он под каждой своей строчкой мог подписаться – вот это моя строчка и я от нее никогда не откажусь! Но чтобы кого-то просить написать за него… Сколько уже таких прихлебателей: «Да, я был знаком с Рубцовым», «Я дружил с Рубцовым». Может, Рубцов проходил мимо, кого-то полой пальто задел – и все, теперь он уже, оказывается, друг. Я знаю массу людей, которые сейчас выдают себя за друзей Рубцова, пишут какие-то воспоминания о нем, хотя он их в глаза не видел и никогда с ними не общался.

– Было ли у вас с ним какое-то поэтическое взаимопроникновение, черпали ли вы друг у друга образы, темы?

– А вы читали мои стихи?

– Читал. Но все равно не могу не задать этот вопрос.

– Мы родственные души с Колей. Земляки. Русские. Такие северные люди. Конечно же, когда я впервые прочитала его стихи, то была потрясена. У нас с ним все и зародилось именно на почве поэзии. Но так, чтобы говорить о каком-то поэтическом взаимопроникновении… Нет, этого не было. У него – свое, у меня – свое. У него вообще такая черно-белая поэзия, цветного мало в стихах. У меня напротив – стихи все красочные. Не знаю, понятно ли объясняю, но я так чувствую. Трудно выразить словами. В то же время можно сказать об имевшей место поэтической перекличке. Мои стихи, кстати, ему нравились, он написал о них положительную статью. И этот факт до сих пор бесит моих недругов, отказывающих мне в поэтическом даровании.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное