101 Рейкьявик

Таблетка Магги. Вака. Рождество, и видео «Baby Lotion». Я и Тупик. Я и таблетка. Я. Таблетка. Пуля. Обе служат одной и той же цели. Белая и черная — а размер тот же самый. Самый. Сам. Сэм. Сэмми. Сэмми Дэвис-младший. Дин Мартин. Сейчас оба чокаются в темном баре. Черт бы меня побрал! Пули я заслуживаю таблетку проглотить самому. Противозачаточный / фронт я сам прорвал, / а теперь бросаю жизнь /смерти я в оскал. Сестра моя Эльса! Родимая! Ты никого не родишь! И… Пуля, планета, форма та же, размер разный. И обе… Метеорит, летящий мне в голову. Да. Мы живем на пуле, которая летит сквозь космическое пространство, пропорции те же: Солнце — голова, а Земля — маленькая пулька, только Солнце сказало: «What a waste»[234] (Солнце говорит по-английски), и попросила ее «not to bother, you can’t kill me»,[235] и пуля была навечно осуждена кружиться вокруг Солнца, как муха вокруг лампочки. Иногда ее жужжание можно услышать, если долго стоять в одиночестве перед видеопрокатом вечером, когда оттуда все ушли, когда спал аж-жиотаж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж… Семь миллионов «ж-ж-ж» жужжат хором, это души ж-ж-живущих, устремившие глаза к «небесной тверди», как говорится, но при этом з-з-забывается, что дальше начинается космос, в котором никаких бож-жественных сил нет, одно ж-ж-жуж-ж-жание, когда они прорываются сквозь атмосферу, семь миллионов душ за день: хлопанье земных крыльев, космические мухи жужжат вокруг Солнца, и что их ждет — души, на которых написано: Сэм Дэвис-младший, Дин Мартин, и дедушка, и Йоун Пауль, и Николь Браун (ц. 90 000) и пятимесячный нерожденный мальчик?

Мы все живем на пуле, на дробинке, которой однажды выстрелили из ружья, — пиф-паф, и просто пытаемся на ней удержаться, просто висим на ней, вместе с Ларри Хагменом и всем прочим…

Я мертвой хваткой вцепился в сигарету и пытаюсь держать голову — неподвижно держать, чтобы пуля, кружащая вокруг нее, не впечаталась мне в лоб. Мама садится. Когда?

— …сегодня утром. Это был Магги. Он сейчас у нее.

А я собирался выступить под фонограмму барабанного боя на конфирмации и торжественно открыть маленькую противозачаточную жемчужину: в ожерелье — для нее, в перстне — для него. Племянник, племянница, ты ничем не стал, только маленьким кровавым комком. А я сам бездарно скомкал свою кровинку… Вот так… Милый племянник! Но тебе хотя бы не придется пользоваться зубной нитью. Как работает мозг? Роджер Уиттакер.[236]

В подвале, в музее, я отыскиваю вышеупомянутую таблетку и проглатываю ее, не запивая. Как будто таким образом кончаю с собой.

В туалете в «К-баре» я кладу в рот оранжевую таблетку и проглатываю, не запивая. Как будто таким образом кончаю с собой.

Выхожу из туалета и сажусь. Трёст улыбается мне эдакой улыбкой однополчанина, будто мы — солдаты одного полка в каком-нибудь вертолете высоко над Вьетнамом, зеленошлемные, в полном снаряжении с парашютами за спиной, и ждем, когда нас вытолкнут вон. Мы молчим, только изредка поглядываем друг на друга. Ждем. В динамиках Oasis все еще пытается пробиться сквозь «Wonderwall». Потом — «Run DMC» и Aerosmith с песней «Walk this way».[237] Вдруг меня схватили за воротник. Вслед за кулаками — лицо. По-моему, оно принадлежит Эллерту, brother of[238] Хофи:

— Ты чего здесь делаешь?!

Судя по дикции, стаканов семь точно…

— Я…

— Какого хрена ты вообще сюда приперся? Что тебе, дома не сидится?

— Да там стремно. Папа твой все время заглядывает, отдохнуть спокойно не дает…

С его стороны небольшой напряг со словами. На заднем плане я усматриваю бьюти Бриндис. Она медленно подтягивается к Эллерту с сигаретой и говорит:

— Лерти! Не надо!

Он:

— Ты что себе позволяешь, а?! Что это за выходки!

— А я никуда не выходил. Он сам вошел.

Эллерт крепче скручивает воротник вокруг моей шеи и волочит меня прямо по стаканам к стене. Птица с предсмертным выражением, которой вот-вот свернут шею. Холодное пиво — по моей ноге.

— Не надо со мной шутить!

На мои очки летят брызги. Смазливое лицо Лерти — на мое. Оно с хорошем состоянии, как кассета, на которую никогда ничего не записывали. С тех пор, как я целовался с его сестрой, я никогда не приближался так близко к другому лицу. Bless for good.[239] Но сейчас мне не до поцелуев. Я отворачиваюсь. Трёст, эта птица на ветке, смотрит на пострадавшего коллегу своими птичьими глазками, спешит убрать свой стакан в безопасное место на другой столик. Птенец на хейди, занесенный в Красную книгу. Kentucky chicken[240] на хейди, занесенный в Красную книгу. В конце концов Лерти издает рев:

— And stay away from my sister![241]

— Что это значит?

— It means what it means![242] Притворяется тут, что ничего не понимает, а сам строит из себя всезнайку… который знает про всех детей… кроме своего собственного! Тварь! You stay away from her![243]

— Ну, это несложно…

— Ах так!

— Хотя нет…

— Ну?

— Стремны, как говорится, бубны за горами… А еще это, как ее, насчет родов… и Магомета… и ваще…