101 Рейкьявик

— Вы «DV» читали? Там такая статья была — «Голый мужчина лег на женщину».

Я и сам удивился, каким радостным тоном это сказал.

— «Голый мужчина лег на женщину». — Это Марри. Для него это типично. Марри — такой тип, которому для того, чтоб быть самим собой, нужно быть под наркотиками.

— Ага. А если бы наоборот: «Голая женщина легла на мужчину»? — спрашивает Трёст.

— Ты хочешь сказать: «Хофи охренела», — говорю я.

Трёст смеется странным смешком, а Марри деланно гогочет и смотрит на него. У них тут явно какой-то общий бизнес. Типа Ингвар и Гильви[303]. А я больше не хочу покрывать беременный живот и говорю:

— О’кей. Она беременна.

Содержимое их стаканов убывает. Трёст глотает, но потом отрыгивает из-под кадыка несколько слов:

— Ты про это знал?

— Да.

— Это она тебе сказала?

— Да.

— Надо же. А мне не сказала, — говорит Трёст.

— А почему она должна была тебе это сказать? — спрашиваю я.

— Ну, просто… Хотя нет, я все понял. Вы же с ней были вместе. Или как?

— Да так, была кой-какая серия.

— Ага. А сейчас все кончилось?

— Да, господи, там ничего, собственно, и не было.

— Но вот беременность… Она больше не беременна.

— Правда? — спрашиваю я. Я ваще.

— Да. А ты не знал? — спрашивает Трёст и теребит нервные окончания, торчащие из подбородка.

— Нет. То есть по ней было особенно не заметно. Но ведь в этом деле постоянно изобретают что-то новенькое, как и везде. Она что, аборт сделала?

— Наверно. Не знаю. Тебе чего-нибудь принести? Еще один стакан того же самого? — спрашивает Трёст, встает и показывает на мой почти пустой стакан.

Я мотаю головой и провожаю его взглядом до стойки. Тимур там. И другие завсегдатаи бейбоманы. Сотая серия «Babewatch»[304]. Но сегодня возникли какие-то перебои из-за проигрывателя у стола. Blur или Oasis. Вокруг них очень плотная пиздоволосая толпа. И все же на уровне моих глаз одна женская задница. Джинсовая. Отчего по ним все с ума сходят? По задницам. Всего лишь какие-то две толстые щеки. Всего лишь два мячика из плоти. Всего лишь два килограмма белой муки. Которую ветры сдувают с костей. И все же… Я бы за такую задницу милю на карачках прополз. Солнце восходит между ягодиц и заходит между грудей. Вот так. Нет ничего прекраснее, чем пышная женская задница, легонько трясущаяся в ритме любовного акта, — как желе на шатающейся тарелке, — в аккуратной съемке сзади. В замедленной.

Осклизлые комки плоти выходят из женщин. Мертвые, умерщвленные. Густые, как смола, капли, капающие на землю. Отходы. Несостоявшиеся жизни. Засохшая недолепленная глина. Или будущие сверхчеловеки, которые возжелали слишком многого, слишком рано рвались наружу, чтобы убивать направо-налево? Скольких Эйнштейнов отправили в газовые камеры? Скольких Каспаровых исторгли из чрева вчера? Ответ: двоих. Одному я крестный отец, а другому просто отец. Похороны были вчера, а мусор вынесут завтра. Мечта о тройняшках растаяла. «Волки» выиграли у «Суиндона». Вся надежда на Лоллу. She will deliver[305].

Тридцать человек перед «К-баром» белой июньской ночью, плюс я: за домом, мочусь желтым в чужой зеленый сад. Перед тем как опять выйти к людям, засовываю в рот сигарету, будто она — такой фильтр для человеческих взаимоотношений. Human League[306]. Меня вдруг охватывает желание сделать ребенка всем стоящим тут девушкам. Только вот с кого начать? Марри протягивает бутылку шикарному личику (ц. 60 000). Как будто это верный способ. Рядом какой-то бомж. На шее у него запертый велосипедный замок. Case Closed[307]. Я поправляю очки. И — оп-ля! Вот и Хофи. Облегченная.

— Давно я тебя не видел! Ты уже родила?

— Нет.

— Но по тебе ничего не заметно.

— Ага.

— Или ты свое пузо дома оставила? Оно у тебя портативное? Такая заочная форма?

— Ну, можно сказать и так…

— Аборт?

— Да.

— И мне ни слова?

— А я должна была тебе все сказать?

— Или хотя бы передать со своим папой. Он иногда заходит ко мне поболтать.

— Он говорит, что ты псих.

— Правда? Я… Я думал, он у нас специалист по зубам, а не по мозгам. С каких это пор зубные врачи стали решать, кто псих, а кто нет?

— Чтоб это увидеть, не надо быть зубным врачом.

— Значит, ты так решила. Что я ненормальный.

— По крайней мере, у тебя с головой не все в порядке.

— Ага, и поэтому ты решила сделать аборт? Решила не рисковать с сумасшедшей спермой?

— Вот именно.

Красный цвет с ее волос постепенно перешел мне на лицо. Злое молчание. Я бросаю недокуренную сигарету на землю. Меня начала бить дрожь. Я тщательно затаптываю ее ногой. Говорю, стараясь держаться спокойного тона:

— Уж могла бы мне и сказать.

— А я разве не сказала?

— Да, но ты уже там все сделала без меня. Могла бы уж поставить отца в известность. До того, как его сына выкинули в помойку. Он, может, сам бы донес его до мусорного бака. Воздал бы долг…

— До мусорного бака?

— Ага. Или куда их выбрасывают? В водосток?

— Эт-то еще что? Я же помню, ты сам хотел для этого вызвать службу по уничтожению вредных животных! А теперь еще обижается! Вот если б ты сам через все это прошел…

— У меня тут просто был напряг…

— У ТЕБЯ напряг?