101 Рейкьявик

В квартале красных фонарей атмосфера отличная, лампочки мигают: «х х х», и глаза под ними — тоже: дарят тебе на шестнадцати метрах столько же шансов кого-то подцепить, видеолавки манят тебя, предлагая семь тысяч совокуплений, и все так доступно, все разложено по полочкам, как в библиотеке, на любой вкус: большегрудые, мелкогрудые, безгрудые, двучлены, трехчлены, многочлены, на первом канале, на втором канале, на совмещенных каналах, с бабушками, с мамашами, с дочками, с беременными, с бритыми, с гермафродитами, онанизм, семяизвержение, гютльфосс, минет, а под прилавком — с собаками, тут я вспоминаю Парти, this is «Partis’ Paradise»[314], настроение такое дедморозовское, у нас тут Рождество, merry XXXmas, и ты превращаешься в такого исландского Деда Мороза, Нюхача, Гляделку, Ложколиза[315], и тебе хочется еще стать Ножколизом, Пудролизом, Грудохватом и приходить в мир людей каждый день до Рождества… да, невменяемое местечко! Из ярко расцвеченных бардаков запах спермоочистителя; в них стойла для людей расхлевлены по всему кафелю, и в них каждый дрочит как хочет, один на один со своим безмозглышем, и после каждой дойки это стойло как следует чистят, и скотоводы в дверях с улыбкой смотрят, как в бидоны и кубышки собирается урожай, который принесло извергнутое семя, и занавески на дверях клиентятся туда-сюда, и на улице симпатичные смуглые парни продают дурь, а на углу «чернец» продает день за ночь и шепчет, словно Оли-газетчик под колесами: «ЛСД, экстази… ЛСД, экстази…», а кайфопокупатели слоняются по бардакам, иногда заглядывая в какой-нибудь из них, руки в карманах: там мирно соседствуют купюры и фаллос, они ждут свою — грудастую, вот эту грудастую из Португалии, а шлюхи по-матерински выглядывают из дверей или сидят — толстомясые, слегка одетые, у окошка, оголив все свои пирожки, круто замешанное тесто, которое ненадолго поднимает тебя, как на дрожжах, и заставляет думать: «Вот моя жизнь, она висит на двух лямках, застегнутых на спине», и она улыбается тебе мозамбикски черными глазами и прохладной белизной зубов, и тебе ничего не остается, кроме как улыбнуться в ответ, хотя тебе хочется разрыдаться, рухнуть на колени и прямо здесь предать себя в ее руки.

Шлюхи устали после трудного дня в постели. «Еще один разок за вечер — и мне хана», — говорят они друг другу и стреляют друг у друга «Мальборо лайт», переговариваются на языке, столь же непонятном, как оргазмы, которые они выдали за день. Клубящийся гортанный говор. Голландский язык — это что-то такое из глубокой глотки[316].

Амстердамочки в основном тянут на 20 000, но стоят всего 5 000, условия весьма выгодные. Я не страдаю золотухой, но мог бы позволить себе раскошелиться на одну, только не уверен, стоит ли. Рози и Гюлли вознамерились навязать мне трех сестер Пойнтере (3×30 000) оптом, такое черное, как «Гевалия», спецпредложение. Но мне сегодня как-то неохота на охоту за бабами, мне больше хочется спокойно гулять здесь, на лоне природы.

В комнате в гостинице мы пьем «Джека».

— Ты на гагару никогда не ходил? — спрашивает Рози на каком-то языке Островов Западных Людей.

— Нет, — отвечаю я сухо со льдом.

— Надо это исправить. Значит, целью нашей поездки будет — пойти с ним на гагару.

— Да, кто этого не пробовал, тот не man with men,[317] — говорит Гюлли сквозь глоток.

— А по-моему, у них у всех пинка одинаковая, — отвечаю я, слишком довольный собственной игрой слов.

Они полулежат на кровати. Рози снял ботинки и смотрит беззвучный секс по телевизору, свисающему на какой-то виселице сверху на стене, выпал из общего разговора. Я сижу в кресле под телевизором.

— Это точно, it’s all pink on the inside,[318] — говорит Гюлли и закидывается чем-то белым из коробочки на ночном столике.

— А какой там вообще порядок?

— Ты что, никогда к шлюхе не ходил? — спрашивает Гюлли, отхлебывает, запивает таблетку.

Я прикидываю, что если он не предложил и нам по одной, значит, это лекарство.

— Нет.

— А тебе не хочется?

— Не знаю.

— Вот лично мне кажется лучше, если за секс платить. Это как-то более clean-cut. Count the money and come[319].

— А как же СПИД?

— Ax да. Но на это есть презерватив. Всегда надо с презервативом. А то не успеешь его ввести, как сразу — хоп! — и на тот свет.

Так говорит Гюлли. Рози в майке с надписью «Rainbow Warrior»[320]. Рози отводит глаза от экрана и смотрит в сторону, на Гюлли, который уже закончил говорить, а потом на его ноги, а потом опять на экран. Мы все обводим комнату взглядом. Мой взгляд останавливается на комоде, и я, к собственному удивлению, думаю о том, что там в ящиках темно. Я отпиваю глоток. Мы отпиваем глоток. Мы все выпили. Наверно, лучше сейчас двинуть собой в свою комнату. Но я закуриваю.

— Может, вообще не стоит к ним ходить. Презервативы — вещь ненадежная, — говорю я, вспоминаю Хофи и чиркаю зажигалкой. — Зачем еще платить за свою смерть?