101 Рейкьявик

— Ну, просто… Кваммстанги. У Сигрун жаркое вкусное.

— А ты что, в мамином халате?

— Да. Больше ничего не нашел.

— Ты похож на извращенца.

— Ага.

— Эх-х… Голова раскалывается. В жизни не бывало, чтоб человек так напился.

— Да. Ты вчера… была пьяная.

— Пьяная, и что?

— Ну, просто пьяная, и все.

— Нет, ты что-то другое хотел сказать.

— Пьяный.

— Пьяный?

— Да, если ты говоришь, что ты вчера напился, значит, ты был пьяный. В мужском роде.

— Что с тобой, Хлин? Что ты несешь?

— Да так…

— А ты как? У тебя голова не болит?

— Болит.

В течение нескольких затяжек мы молчим. Вигдис на экране шевелит губами. Возле нее на столе — маленький флажок на флагштоке, мягкий и опавший. Если б он был приспущен, то лучше передавал бы мое состояние. Вигдис прекращает говорить и смотрит на нас. А потом, конечно же, гимн. Пейзаж подчеркнуто серьезный. Ага. Водопады еще включены. Хороший клип для рок-музыки. Вот так. Чувствую на себе взгляд Лоллы, как объектив. Чувствую, как мое лицо проявляется, будто она наводит резкость. Поворачиваю голову, смотрю ей в глаза. На миг мы превратились в одни глаза. Две рыбки. У Лоллы глаза серые, пепельные. Количество пепла такое же, как на кончике сигареты. Я тянусь к пепельнице, и мы стукаемся лбами. Она говорит:

— Что такое?

— Что?

— Да что-то такое есть.

— А что?

— Да.

— Нет, нет.

— Не скажешь?

— Я не могу одновременно говорить и курить.

— Э-э…

Я выцеживаю из сигареты последнюю затяжку и гашу ее. Точнее, пытаюсь погасить. Это сигарета № 102204 в моей жизни, а я до сих пор не научился гасить их как следует. Из пепельницы — вертикальный столбик дыма. Окурок — недобитая муха, которая лежит на спине и шевелит одной лапкой. Новая попытка. Наверно, я просто слишком добрый. Ни в чем не могу потушить последнюю искру жизни. Я сдаюсь и с восхищением смотрю на то, как Лолла расправляется со своим окурком одним изящным движением.

— Ты верующая?

— Что?

— Верующая, спрашиваю?

— Нет. А что?

— Да гак,… Просто ты сказала: «Господи Исусе!»

— Когда?

— Сегодня ночью. Когда мы кончили.

— Боже мой! Я так и сказала?

— Что ты имела в виду?

— Что значит: что я имела в виду?

— Ну, просто… Ты это так сказала, я думал, это что-то означает.

— Джизус!.. Не знаю. Ты, что ли, об этом думаешь?

— Нет-нет…

Молчание. Двойное молчание, если считать телевизор. Говорить с женщинами — все равно что с иностранцами. За каждым словом стоит какой-то другой язык. Женщины — это иностранцы.

— А что сказала мама? Она велела что-нибудь передать?

— Нет. Просто передать привет.

Дым прозрачный, он прикреплен к пепельнице ниткой. На конце висит искра.

Часть 0. Если завтра взойдет не солнце, а что-то другое

Я просыпаюсь оттого, что в Японии землетрясение. Меня всего трясет. Под одеялом мурашки — как головы пяти тысяч погибших японцев. Время 14:32. Мне снился Элтон Джон. Он сказал, что у меня классные очки. А я был без очков. Эрекции нет. Наверно, он. Двуполый. Половинки в ширинке. Поднимаю с пола очки. Щелкаю по программам.

RAIUNO. Землетрясение в Японии по итальянскому каналу. Как-то не очень серьезно. Итальянские дикторши чересчур красивы. Красота преображает новости. Смотрю на нее (ц. 300 000) — блондинку в огромной голубой, безупречно отделанной студии. Из ее рта за ворот течет человечья жизнь. Между грудей — пять тысяч погибших японцев. Не надо. В конце концов, все мы когда-нибудь умрем. Она смотрит мне в глаза. Просыпаюсь. У нее в Риме муж, и они будут делать это потом, в роскошной бездетной квартире, где на каждом столе пузырится минералка. Во всем мире дикторш снимают так профессионально, как будто главная сенсация — это они, а я лежу тут под одеялом рядом с носками. Еще несколько репортажей — и у меня встанет. В этом плюс итальянских новостей.

Закат над Персидским заливом. А в придачу к нему — арабский мужской голос.

Симфонический оркестр в Копенгагене. А может, в Лондоне. Кому какое дело? По-моему, классическая музыка — отстой. Классическая музыка — это как такой небольшой проигрыш перед началом песни, пока ждешь ритма. Только здесь ритма не будет. Как можно слушать музыку без ритма?

Голландская реклама собачьего корма.

Ворота на футбольном поле в Сан-Паулу. Штанга! Повторный показ. Опять штанга.