— Да там, вероятно, ни одного места свободного не будет — в Далласе по крайней мере, — но это не отменяет того факта, что сам Том Кейс — это привет из прошлого. Тайгер его порубит в мясное ассорти. Итак, Джордж, об «Грейндж-холле» мы договорились?
— Безусловно.
Странен был тот июнь. Прежде всего, я всей душой отдавался репетициям с труппой, восстанавливая оригинальную постановку
Тем временем на мне была медленно выздоравливающая Сэйди, уплата счетов и заполнение страховых бумаг (бюрократическая машина в 1963 году умела взбесить не хуже, чем в 2011-м), ну и репетиции, конечно. Доктор Эллиртон смог прибыть только раз, но из него был резвый ученик и он скакал своей половиной Танцующей Пони Берты с удивительной прытью. После прогона он сказал мне, что хочет пригласить в компанию еще одного хирурга, специалиста по операциям на лице в Массачусетском центральном госпитале. И я ответил — с замиранием сердца, — что еще один хирург — это хорошая идея.
— Вы себе сможете это позволить? — переспросил он. — Марк Андерсон не дешевый специалист.
— Мы справимся, — ответил я.
Когда премьера шоу уже была вот-вот, в скором времени, я пригласил Сэйди посмотреть, что у нас выходит. Она деликатно, но решительно отказалась, не смотря на то, что раньше обещала прийти, по крайней мере, на генеральную репетицию. Она редко выходила из дома, а когда все-таки отваживалась, то лишь в сад на заднем дворе. С того времени как Джон Клейтон распанахал ей лицо, а потом и свое горло, она ни разу не была ни в школе, ни в городе.
Утром к полудню двенадцатого июля я пробыл в Грейндж-холле, проводя последнюю техническую репетицию. Майк Косло, который взял на себя роль продюсера так же непринужденно, как когда-то легко вошел в образ бурлескного комика, сказал мне, что на субботнее шоу билеты уже все распроданы, а сегодня до аншлага не хватает лишь 10 %.
— Как подсказывает мне мой внутренний мистер Р.Ахальщик, перед началом люди подъедут, и зал будет полон до краев. Я лишь надеюсь, что мы с Бобби Джилл не напортачим финал.
— Я и Бобби Джилл не
С этой стороны все было хорошо. Хуже оказалось то, что, заворачивая на Бортевую аллею, я увидел машину Эллин Докерти, которая как раз оттуда отъезжала, а потом Сэйди, которая сидела возле окна гостиной со слезами на неповрежденной щеке и зажатым в кулаке платочке.
— Что? — сразу же требовательно спросил я. — Что она тебе сказала?
Сэйди меня удивила, когда улыбнулась. Улыбка вышла кривоватой, тем не менее, не без чарующей дерзости.
— Ничего такого, что не было бы правдой. Не волнуйся, прошу. Сделаю тебе сейчас сэндвич, а ты мне пока расскажешь, как там все прошло.
Так я и сделал. Конечно, не переставая беспокоиться, хотя и не выказывал своих тревог. Вместе с замечаниями по отношению к некоторым школьным директоршам, которые суют нос в чужие дела. Под вечер, в шесть, Сэйди, Сначала придирчиво меня осмотрев, перевязала мне галстук и смахнула вымышленную или настоящую пушинку с плеча пиджака.
— Пожелала бы тебе «сломай ногу», но ты же можешь и в самом деле по ходу дела ее сломать[595]
.На ней были старые джинсы и блузка с рюшами, которая скрывала — пусть немного — ее худобу. Мне почему-то припомнилось то красивое платье, в котором она была на первому шоу
— Что-то не так? — спросила она.
— Мне хотелось бы, чтобы ты была там, вот и все.
Я пожалел о сказанном в тот же миг, как эти слова соскочили с языка, но ничего особенно неприятного не произошло. Улыбка Сэйди увяла, но сразу же расцвела вновь. Как вот солнце, случайно, прячется на мгновение и выныривает из-за маленькой тучки.
— Там будешь
— Я очень тебя люблю.