11.22.63

На лужайке перед домом № 214 на Нили-стрит я увидел мангал для барбекю, а на крыльце новое кресло-качалка, но окна были закрыты шторами, а на подъездной аллее не было машины. Я припарковался прямо перед домом, напоминая себе о красоте самоуверенности, и поднялся по ступенькам. Остановился там, где стояла Марина, когда посетила меня десятого апреля, и постучал в дверь точно так, как тогда постучала она. Если бы кто-то открыл, я превратился бы в Фрэнка Андерсона, который прочесывает этот район, предлагая подписку на Британскую Энциклопедию (для газеты «Грит» я уже был очень старым). Если здесь есть хозяюшка и она проявит интерес, я пообещаю ей вернуться завтра с чемоданчиком, полным образцов моего товара.

Не отозвался никто. Возможно, здешняя хозяюшка тоже ходит на работу. А может, она как раз посещает знакомую в соседнем квартале. Или лежит в моей бывшей спальне, спит, беспробудно пьяная. Меня это мало волновало, как это мы говорим в Стране Было. Дом стоял тихий, вот что было важно, и на тротуаре было пусто. Даже миссис Альберти Хичинсон, вооруженной ходунками охранницы здешней окружающей среды, не наблюдалось.

С крыльца я слез своим хромым, боковым макаром, сделал шаг в сторону улицы, а потом обернулся, словно что-то забыл, и заглянул под ступеньки. Мой револьвер лежал там, погруженный в мертвую листву, только его короткое дуло торчало. Я опустился на здоровое колено, достал револьвер и скоренько положил его в боковой карман пиджака. Осмотревшись, я убедился, что никто на меня не смотрит. Я дохромал до машины, положил револьвер в бардачок и уехал оттуда.

13

Вместо того чтобы вернуться в «Эдемские сады», я поехал в центр Далласа, по дороге остановившись возле магазина спорттоваров, где купил комплект для чистки оружия и коробку свежих патронов. Самое последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы револьвер дал осечку или взорвался мне в лицо.

Следующей остановкой стал «Адольфус». У них нет свободных номеров аж до на будущей недели, предупредил меня еще возле двери швейцар — «все отели Далласа переполнены в связи с президентским визитом», — но за доллар взятки он охотно и счастливо согласился припарковать мою машину на гостиничной стоянке.

— Только к четырем вы должны выехать, так как именно тогда начнут прибывать гости.

Пока еще был полдень. Оттуда было всего лишь три-четыре квартала до Дили-Плазы, но я вспотел, пока дотуда добрался. Утомленный, голова болит еще сильнее, несмотря на порошок Гуди[650]. Техасцы ездят на машинах, чтобы погудеть клаксонами, и каждый такой звук отдавался взрывом в моей голове. Я часто отдыхал, прислоняясь к стенам домов, стоя на целой ноге, словно цапля. Водитель свободного такси спросил меня, все ли со мной хорошо, я уверил его, что полный порядок. Солгал. Я чувствовал себя расстроенным и несчастным. Человек с негодным коленом не должен тянуть на своих плечах будущее целого мира.

Свою признательную жопу я опустил на ту же скамейку, где я сидел в 1960 году сразу после того, как приехал в Даллас. Вяз, который дарил тогда мне свою тень, теперь постукивал голыми ветвями. Я протянул больную ногу, вздыхая с облегчением, а уже потом обратил внимание на мерзкий кирпичный куб Книгохранилища. Окна, которые смотрели на Хьюстон-стрит и улицу Вязов, блестели под холодным послеполуденном солнцем. «Мы знаем тайну, — говорили они. — Мы станем знаменитыми, особенно то, что на юго-восточном углу шестого этажа. Мы станем знаменитыми, и ты нам в этом не помешаешь». Чувство тупой злобы обвивало здание. А только ли я так думал? Я увидел нескольких человек, которые переходил на другую сторону улицы, чтобы не идти мимо этого дома, и решил, что не только я. Ли находился сейчас внутри этого куба, и я был уверен, что его мысли очень похожи на мои:«Смогу ли я? Сделаю ли я это? Моя ли это судьба?»

«Роберт тебе больше не брат, — подумалось мне. — Теперь я твой брат, Ли, твой брат по оружию. Ты просто этого не знаешь».

За Книгохранилищем, на железнодорожном дворе, загудел какой-то двигатель. Вспорхнула стая голубей. Они недолго покружили над рекламным щитом «Герца» на крыше Книгохранилища, а потом полетели в направлении Форт-Уорта.

Если бы я убил его до двадцать второго числа, Кеннеди был бы спасен, но меня почти наверняка упекли бы в тюрьму или психиатрическую лечебницу лет на двадцать-тридцать. А вот если я застрелю его двадцать второго, скажем, когда он будет собирать свою винтовку?