11.22.63

— Да потому, что случай с Каролин Пулен не может считаться корректным тестом. Ты не спас ей жизнь, Эл, а только ноги. У нее впереди лежала вполне нормальная жизнь в обоих направлениях — одно то, где Каллем ее подстрелил, а другое, где ты ему помешал. Она не вышла замуж в обоих вариантах. В обоих направлениях она не родила детей. Это как… — я чуточку задумался. — Только без оскорблений, Эл, но то, что ты сделал, это как если бы врач спас воспаленный аппендикс. Для аппендикса это хорошо, но вряд ли от него, даже здорового, ожидать чего-то жизненно важного. Ты улавливаешь, к чему я веду?

— Да, — хотя мне показалось, я заметил в его голосе раздражение. — Похоже, Каролин Пулен была тем лучшим, на что я оказался способен, дружище. В моем возрасте время ограничено, даже если ты здоровый. У меня был в мыслях больший приз.

— Да я не критикую тебя. Но семейство Даннингов кажется лучшим экспериментальным примером, так как там не просто одна парализованная девочка, как это не ужасно для нее самой и ее семьи. Там речь идет о четырех убитых людях и искалеченном на всю жизнь пятом. И вдобавок мы его знаем. После церемонии вручения аттестатов ООР я привел его в харчевню на бифштекс, а ты, увидев его шапочку и мантию, еще не взял с нас деньги. Помнишь?

— Да. Тогда же я сделал фото для моей Стены.

— Если я смогу это сделать — если сумею помешать его папику размахивать тем молотком — как ты думаешь, останется ли там висеть это фото?

— Не знаю, — ответил Эл. — Возможно, нет. Более того, я могу даже не вспомнить, что оно там висело.

Для меня все это находилось где-то на окраине теории, и его замечание я пропустил мимо ушей.

— А еще подумай о трех других детях — Трой, Эллен и Тугга. Вероятно, что кто-то из них вступит в брак, если они будут жить и взрослеть. А может, Эллен станет знаменитой комедийной актрисой. Разве он не написал там, что она умела смешить людей не хуже Люси Болл[118]? — Я наклонился вперед. — Единственное, чего я хочу, это более серьезного примера того, что происходит, когда ты изменяешь водораздельный момент. Он нужен мне, прежде чем я отважусь клеить из себя дурака в таком большом деле, как убийство Кеннеди. Что ты на это скажешь, Эл?

— Скажу, что вижу в этом смысл. — Эл с усилием встал на ноги. Больно было смотреть на него, но, когда я тоже начал привставать, он отмахнулся.

— Сиди, где сидишь. У меня есть кое-что для тебя. Это в другой комнате. Сейчас достану.

7

Вещь оказалась жестяным сундучком. Эл вручил ее мне и приказал отнести в кухню. Сказал, что там легче будет все разложить на столе. Когда мы уже уселись, он открыл сундучок ключом, который носил у себя на шее. Первое, что он оттуда достал, был рыхлый конверт из коричневой манильской бумаги. Открыв конверт, Эл вытряс оттуда большую кипу разномастных бумажных денег. Я выдернул один листок из этого кочана капусты и удивленно его рассматривал. Это была двадцатка, но вместо Эндрю Джексона на лицевой стороне я увидел там Гровера Кливленда[119], который едва ли входил хоть в какой-то список из десяти лучших американских президентов. На обратной стороне под словами БАНКНОТА ФЕДЕРАЛЬНОГО РЕЗЕРВНОГО БАНКА были изображены обреченные на столкновение локомотив и пароход.

— Вид у нее, словно у тех денег, которыми играют в «Монополию».

— Вовсе нет. И здесь их вообще не так много, как может показаться, так как здесь нет банкнот, больших, чем двадцатка. В наше время, когда заправить бак стоит тебе тридцать, тридцать пять долларов, даже в мелкой лавочке никого не приводят в удивление пятидесятки. Тогда же все было иначе, а приводить в удивление там кого-то у тебя нет необходимости.

— Это твои выигрыши?

— В некотором роде. По большей части это мои сбережения. Я работал поваром между 58 и 62 годами, прям как здесь, а одинокий мужчина может немало сэкономить, особенно если не волочится за дорогими женщинами. Чего я не практиковал. Да и за дешевыми, кстати, тоже. Я поддерживал дружеские отношения со всеми и ни с кем не сближался. Советую и тебе вести себя так же. И в Дерри, и в Далласе, если ты туда отправишься. — Он пошевелил пальцем в той груде банкнот. — Здесь немногим более девяти тысяч, насколько я помню. За них можно купить столько же, сколько сегодня за шестьдесят.

Я втупился глазами в денежную наличность.

— Деньги возвращаются. Они сохраняются, нет разницы, сколько раз ты пролезаешь через кроличью нору.

Мы уже это проходили, но я все еще старался переварить эту мысль.

— Да, хотя они и сохраняются — все остальное стирается полностью, помнишь?

— Разве это не парадокс?

Он посмотрел на меня, осунувшийся, похоже было, что у него вот-вот лопнет терпение.

— Не знаю. Задавать вопросы, на которые нет ответов, это напрасная трата времени, а я его имею не так уж и много.

— Извини, извини. А что здесь у тебя еще?