11/22/63

Речи в честь столетия Джоди уже произнесены. Одна — женщины, выбранной историческим обществом и Городским советом «Горожанином века» — получилась очаровательно короткой; вторая — мэра — долгой и познавательной. Я узнал, что Сейди один срок отработала мэром и четыре — в законодательном собрании Техаса, но этим дело не ограничилось. Она занималась благотворительностью, постоянно стремилась повысить качество образования, получаемого учениками ДОСШ, брала годовой отпуск без сохранения содержания, чтобы в составе отряда добровольцев налаживать жизнь в Новом Орлеане после урагана «Катрина». Она организовала библиотечную программу для слепых учеников в масштабах штата, инициировала программу улучшения медицинского обслуживания для ветеранов, прилагала немало усилий (даже в восемьдесят лет) для повышения уровня заботы о психически больных людях. В 1996 году ей предложили баллотироваться в палату представителей конгресса США, но она отказалась, сказав, что ей хватает дел и на местном уровне.

Она больше не вышла замуж. Больше не уезжала из Джоди. По-прежнему высокая, остеопороз не согнул ей спину. По-прежнему прекрасная, с длинными седыми волосами, достающими чуть ли не до талии.

После завершения речей Главную улицу перекрывают с двух сторон. С каждого конца делового центра, занимающего два квартала, висит транспарант:

УЛИЧНЫЕ ТАНЦЫ, 19.00 — ПОЛНОЧЬ!

ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ!

Сейди окружена доброжелателями — некоторых, думаю, я могу узнать, — поэтому я иду к сцене для диджея, сооруженной перед бывшим магазином «Уэстерн авто», где теперь расположен «Уолгринс». Мужчине, который возится с пластинками и компакт-дисками, уже за шестьдесят, у него поредевшие седые волосы и приличных размеров живот, но эти квадратные очки в розовой оправе я бы узнал где угодно.

— Привет, Дональд, — здороваюсь я. — Вижу, вы по-прежнему с горой звука.

Дональд Беллингэм поднимает голову и улыбается.

— Я без нее никуда. Я вас знаю?

— Нет, — отвечаю я, — вы знали мою маму. В начале шестидесятых она приходила на танцы, где вы были диджеем. Говорила, что вы тайком от отца приносили пластинки больших оркестров из его коллекции.

Улыбка становится шире.

— Да, и мне за это крепко доставалось. Как звали вашу мать?

— Андреа Робертсон. — Имя и фамилия к Джоди отношения не имеют. Андреа — моя лучшая ученица по английской литературе, десятиклассница.

— Конечно, я ее помню. — Смущенная улыбка говорит об обратном.

— Наверное, этих старых пластинок у вас уже нет.

— Конечно же, нет. С давних пор. Все записи больших оркестров у меня теперь на компакт-дисках. Я чувствую, вы о чем-то хотите меня попросить?

— Если на то пошло, да. Но просьба будет необычная.

Он смеется:

— А разве бывают другие?

Я говорю ему, что мне нужно, и Дональд — всегда радующийся тому, что может помочь — соглашается. Когда я уже направляюсь к концу квартала, где мэр наливает стакан пунша женщине, ради которой я сюда приехал, окликает меня.

— А как вас зовут?

— Амберсон, — отвечаю я, оборачиваясь. — Джордж Амберсон.

— И вы хотите, чтобы эта мелодия зазвучала в четверть девятого?

— Тютелька в тютельку. Время — это главное, Дональд. Будем надеяться, оно пойдет нам навстречу.

Пятью минутами позже Дональд Беллингэм обрушивает на Джоди песню «На танцах», и танцоры начинают заполнять улицу под техасским закатным небом.

8

В десять минут девятого Дональд ставит медленную песню Алана Джексона, под которую могут танцевать даже взрослые. Сейди одна, впервые с того момента, как отзвучали речи, и я подхожу к ней. Сердце сильно бьется, кажется, сотрясает все тело.

— Миз Данхилл?

Она поворачивается, улыбаясь и чуть поднимая голову. Она высокая, но я выше. Как и всегда.

— Да?

— Меня зовут Джордж Амберсон. Я хотел сказать вам, что восхищен вами и вашей работой на благо общества.

В ее улыбке появляется замешательство.

— Благодарю вас, сэр. Я не узнаю вас, но фамилия определенно мне знакома. Вы из Джоди?

Я больше не могу путешествовать во времени, мне определенно не под силу читать чужие мысли, но я все равно знаю, о чем она думает. Я слышу эту фамилию в моих снах.

— Да и нет, — отвечаю я и, прежде чем она успевает продолжить, спрашиваю: — Позвольте полюбопытствовать, что пробудило ваш интерес к общественной деятельности?

Ее улыбка теперь совсем призрачная, чуть подрагивает в уголках рта.

— И вы хотите это знать, потому что?..

— Убийство? Убийство Кеннеди?

— А знаете… наверное, да, в какой-то степени. Я бы хотела думать, что стремилась принимать больше участия в делах своей страны, но, полагаю, началось с этого. Это убийство оставило шрам… — она непроизвольно поднимает левую руку к левой щеке, потом рука падает, — на этой части Техаса. Мистер Амберсон, откуда я вас знаю? Потому что знаю, я в этом уверена.

— Могу я задать еще вопрос?

Она смотрит на меня с все возрастающим недоумением. Я бросаю взгляд на часы. Четырнадцать минут. Почти время. Если только, разумеется, Дональд не забудет… но я так не думаю. Цитируя одну из песен пятидесятых, чему быть, того не миновать.