11 сентября

Однажды они остались в зале вдвоем со слепым. Анхель сидел у догорающего камина за бутылкой траппистского пива, старик дремал, а потом, не отворачивая лица от огня, сказал:

- Ночь будет холодная. Подбрось поленьев, сынок.

- Вы меня узнали! - Анхель вздрогнул и почувствовал, что в его голосе помимо воли проскользнуло что-то похожее на робость.

- В самый первый день.

- Значит, вы только делаете вид, что незрячи?

- По попущению Господнему я не вижу семь лет, - произнес Гекеманс с кротким достоинством избранного. - Да и глазами я бы не узнал тебя, ведь ты изменил внешность. С тобой поработал очень хороший хирург. Юхан описывает мне всех постояльцев, - предупредил он вырвавшийся у Анхеля жест возмущения. - Слава Богу, его рассказов никто не слышит. К старости он сделался страшным шовинистом. Только к неграм по старой памяти бывает снисходителен. Иногда мы с ним спорим так, что чуть-чуть не ссоримся. Если бы не яблоки, которые мы когда-то вместе крали в саду у иезуитов, давно бы разбежались. Меня поймали, а его нет. Я иногда думаю, из каких глупостей складываются человеческие судьбы. Он возмущается, что в Бельгии не стало прохода от иностранцев, и хочет, чтобы Фландрия отделилась от Валлонии и здесь жили только фламандцы. Я все пытаюсь ему объяснить: ну вот хорошо, ты живешь тихо, покойно, у тебя есть этот дом, достаточно денег, которые ты заработал честным ремеслом. И так живут многие. Но что пять миллиардов людей на других континентах однажды сомнут этот мирок, соберут силы и ударят по нему - об этом он думать не хочет. А?

- Я ничего не сказал.

- Мне показалось, ты согласился со мной.

- Я всегда с вами соглашался.

- Он говорит, что у нас достаточно сил, чтобы защитить себя. "У нас"это значит у Америки, которую он в душе презирает, но пользуется ею. Меня поражают эти люди, Анхель Ленин. Это они, а не я слепы. Что ты думаешь об этом?

- Я об этом не думаю. Я делаю.

- А лучше бы думал.

- Зачем ему этот приют?

- Ищет убийцу своего сына, - сказал старик равнодушно. - Уверен, что тот сюда однажды придет. Я думал, бредит, а оказалось правдой. Отцовское сердце. Не надо никуда бежать, Анхель. Давай сначала поговорим. Я давно тебя ждал. У меня ведь никогда не было детей. Кроме тебя. Я даже никогда не знал женщин и теперь уже не узнаю. Зато мне выпало другое. Я решал судьбы очень многих людей и даже целых стран. Тогда, после переворота, когда Питер ушел от меня, он кричал мне, что я слепец. Странно, правда? Пока они не сделали этого с Мерсед, не сделали из-за тебя, я еще надеялся, что уживусь с генералом. Ведь мы были неплохими друзьями. Он часто у меня бывал, иногда исповедовался, иногда мы просто говорили, как сейчас с тобой. Потерпи, малыш. Старики бывают утомительны, а мне не с кем слова молвить. Синна глупа, а Юхан сразу раздражается и начинает на меня кричать. Я иногда радуюсь своей слепоте. Я полюбил слушать музыку. Раньше я не понимал, как это можно ее слушать, а теперь слушаю часами и много думаю. О самых разных вещах. Если бы в Ордене узнали, какие у меня бродят в голове мысли... Я их и сам порой боюсь. Я, знаешь, часто думаю о коммунистах. Им, наверное, тоже нелегко понимать в конце жизни, что занимались не тем.

- Я не коммунист, - сказал Анхель Ленин злобно.

- Все, кто не служит Богу, коммунисты, сынок. Мне их так жалко бывает. А ведь среди них было много чистых людей. Может быть, даже больше, чем среди нас. Но к тебе это не относится. К твоим друзьям, которых ты отправлял одного за другим на тот свет, - да. Ведь ты не хотел иметь рядом соперников.

Анхель Ленин тоскливо посмотрел в окно.

- Я знаю почти все о твоих подвигах и мог бы давно сдать тебя в полицию. Но я не сделал этого потому, что ответственен за тебя и хочу, чтобы ты прежде покаялся.

- Я знал, что вы предъявите счет и потребуете, чтобы я работал на вас.

- Не на меня, а на Господа и его дело. Я тоже прошел этот путь, сынок. И моя мать была проституткой в Генте.

- Моя мать никогда не была проституткой! - взорвался Анхель Ленин.

- Да, именно таким я тебя в первый раз и увидел на той нищей улице,произнес иезуит удовлетворенно. - Со сверкающими глазенками, со сжатыми кулачками, готового весь мир извести за то, что мальчишки называли тебя hijo de puta*. Вот ты и извел. Перестарался, как теперь с поленьями.

- Что?

- Очень душно. Надо открыть окно. Я никогда не испытывал любви к иезуитам, но не мог ответить неблагодарностью.

- Сделать добро, а потом требовать за это платы? Поганая манера, монсиньор.

- Ты думаешь, у меня не было таких мыслей? А ведь мой наставник был вовсе не так мягок, как я с тобой. Я не осуждаю тебя. Но ты сделал чрезмерно много зла. Даже по меркам твоей судьбы. Ты не имеешь права жить среди людей, Анхель Ленин, - заключил старик печально, уставив на Анхеля неподвижный взгляд из-за темных стекол.

Стало слышно, как тихо в доме. Где-то ударили часы. Вошла Синна и стала накрывать стол к ужину.

- Что же мне теперь, застрелиться?

- Ты должен очистить свою душу.