11 сентября

- Так инквизиторы говорили несчастным ведьмам, монсиньор, - сказал Анхель Ленин хрипло. - Тут в городе есть площадь, где их сжигали. Я часто пью там пиво и смотрю на позорный столб, к которому их привязывали. Для меня это образ Европы, которая начала со своих ведьм, а потом уничтожила мой народ.

- Что ты можешь знать про инквизицию? Она спасла мир от дьявола. И нужна теперь опять. Опять! - крикнул старик фальцетом. - Все сошли с ума. Весь мир на пороге безумия. И оно еще проявит себя так, что всем станет тошно. А ты одно из воплощений этого сумасшествия. Тебя и вправду лучше всего было бы публично сжечь. Приди сам и отдай себя человеческому суду, Анхель Ленин.

- Меня не сожгут.

- Да, у них нет смертной казни, потому что они трусы и лицемеры. Тебя приговорят к пожизненному заключению. Но возможно, это то, что тебе нужно. Много томительных однообразных часов в камере.

- Я только что оттуда.

- Ты надеялся на освобождение и не думал о своей вине. Нет, Анхель, тебе нужна такая тюрьма, откуда надежды выйти не будет.

- Собираетесь донести на меня в полицию? - спросил он угрюмо.

- Я не хочу неволить либо шантажировать тебя, сынок, - покачал головой старик, и Сепульведе показалось, что иезуит все-таки лжет и слепота его уловка. - Я дам тебе немножко времени. Можешь пока погулять. Только, пожалуйста, не надо больше никого убивать. А когда церковь будет закончена, я буду ждать тебя в ней. Ты придешь и покаешься. Перед всеми. А потом я пойду вместе с тобой и попробую тебя защитить. Не защитить, а объяснить им, почему ты стал таким. Их дело будет разобраться и вынести приговор. А теперь уходи, Анхель Ленин. Не надо пользоваться гостеприимством этого дома. Возьми у меня денег и помни: пока сладкая стрела христианства дрожит в твоем сердце, у тебя есть шанс спастись.

Глава вторая

Наемники и работодатели

В центре Гента, на просторной площади Святого Петра, где в марте обычно устраивали аттракционы, пели дети. Они пели на том же самом языке, на котором говорили освободившие его в Лиме люди. Но песня была русская. Анхель Ленин слышал ее, когда был первый раз в Москве, и попросил Лолу перевести ее. Там говорилось про город, из которого уходят в море корабли. В русском исполнении песня размягчала, нежила душу и походила на вальс, однако маленькие черноглазые дети, старшему из которых не было и двенадцати лет, пели ее так, словно из их ртов вырывались пули.

Таких лиц и такого пения он не видел и не слышал даже в Испанской Америке. Казалось, это были не отдельные герои, но целый народ, который выражал себя через этих детей. В их пении не было ничего кроме ярости, любви и готовности умереть, и Анхель Ленин почувствовал, как душа его невольно подчиняется и уводится в мир, о котором поют обрученные со смертью дети. Он стоял и не двигался с места. Народ на площади тоже замер, остановились карусели, перестали стрелять подростки в тире, мужчины и женщины прекратили есть жареную картошку с острым чесночным соусом и пить тяжелое темное пиво. Весь мир замер и ждал, точно везде, кроме сцены, выключили ток. Пение окончилось, на сцену поднялся другой хор, мир вернулся в прежнее состояние, закрутились карусели, поехали машинки, в которых сидели напряженные малыши, но Анхель не мог выпасть из оцепенения.

Черноволосый чернобородый человек с живыми глазами подошел к нему.

- Ну что, вы, кажется, начинаете понимать, в чем ваша беда? - сказал он негромко по-английски. - У вас нет таких детей. И ни у кого нет. Только у нас. Пойдемте.

Они ехали весь день и всю ночь. За окном мелькали чистая, сытая Германия, потом ухоженная Австрия и Италия; он думал, что где-нибудь они остановятся на ночлег, но молчаливый человек, сидевший за рулем вишневого БМВ, вел машину не уставая. Иногда Анхель Ленин задремывал, а когда просыпался, то видел зеленые горы, веселые деревни, дома, поля и придорожные гостиницы. Ему хотелось остановиться в одной из них и пожить на берегу горного ручья, походить по горам и половить форель, но они спускались к югу, через открытое стекло доносились запахи теплой ночи; он плохо представлял себе карту Европы и не понимал, где они находятся, что это за горы и как называется новая страна, но было видно, что здесь все иное.

Чем дальше они продвигались на юг, тем больше видел он бедности. Сменилась архитектура, машина ехала теперь по горным дорогам. Несколько раз их останавливала полиция, чернобородый протягивал документы, им в лицо светил фонарик, и Анхель Ленин понимал, что у него снова другое имя. Наступил новый день, они пересели в джип. все чаще встречались следы боев, обуглившиеся самоходки, воронки, колючая проволока, окопы. Иногда в воздухе появлялись вертолеты, и они искали укрытия и выжидали.