12 апостолов права

Как отмечалось в официальном историческом очерке начала XX в., подготовленном к 100-летию учреждения министерств, «ежедневно с 7 часов утра до 10 часов вечера он посвящал все свое время исключительно на исполнение разнообразных своих обязанностей, как то: на поездки во дворец со всеподданнейшими докладами, на участие в заседаниях Сената и Комитета Министров, на объявления с обер-прокурорами и чинами канцелярии, на прием посетителей и другие служебные занятия»[22]. Там же мы читаем: «Хотя Державин, как и все вообще министры юстиции первой половины прошлого века, сосредоточивал все свое внимание по преимуществу на сенатских делах, тем не менее он задавался также стремлением внести некоторые улучшения и в область нашего судопроизводства вообще. Отзывы современников рисуют в крайне мрачных красках судебные порядки того времени и продажность тогдашних судов»[23].

Проработав очень короткий срок, буквально через неделю после назначения, Державин стал изобличать высоких чиновников, включая только что назначенных министров, созывая старых и создавая себе новых врагов и недоброжелателей. Плюс к этому «Державин в заседании Комитета 16 сентября 1802 г. указал на необходимость представления ежегодных министерских отчетов не в Первый Департамент, а в Общее Собрание Сената. Вместе с тем он настаивал на необходимости представления Министрами отчетов уже за первый год их министерского управления. Государь одобрил эти предложения, и отчеты Министров были своевременно представлены. Тем не менее, по удостоверению самого же Державина, цель установления надзора Сената за деятельностью Министерств осталась не достигнутой»[24].

Недовольство такой кипучей деятельностью накопилось очень быстро. В.Ф. Ходасевич приводит разговор императора и первого министра юстиции: «Вскоре произошло личное объяснение, «пространное и довольно горячее со стороны Державина». Александр ничего не мог сказать к его обвинению, как только:

– Ты очень ревностно служишь.

– А когда как, государь, – отвечал Державин, – то я иначе служить не могу. Простите.

– Оставайся в Совете и Сенате.

– Мне нечего там делать»[25].

Указ об отставке был подписан 8 октября 1803 г. Г.Р. Державин прослужил министром год и один месяц. Безусловно, можно даже за месяц сделать столько, сколько другим пяти лет не хватит. Державин организовал работу Министерства юстиции, которое существовало после 1802 г. (за исключением времени правления Н.С. Хрущева) всегда.

Дискуссии о русском языке, о возможных и невозможных иностранных заимствованиях и если таковые возможны, то об их пределах (знакомо, не правда ли?), проходили с начала XIX в.

После отставки с поста министра юстиции Державин подключился к подобным дискуссиям с особым энтузиазмом. Но об этом чуть ниже.

Державин периодически ездил в Царскосельский лицей на публичные экзамены. Он понимал и принимал роль «свадебного генерала», дремал, периодически отлучался, но каждый приезд был, безусловно, праздник и событие, к которому специально готовился весь лицей и тем более сами экзаменуемые. В этот день «экзамен очень утомил Державина. В красном мундире, украшенном орденами, сияя бриллиантовою короной Мальтийского креста, сидел он подперши рукою голову и расставив ноги в мягких плисовых сапогах. «Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы». Он дремал все время, пока лицеистов спрашивали из латинского языка, из французского, из математики и физики. Последним начался экзамен русской словесности. «Тут он оживился: глаза заблистали, он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной». Наконец вызвали Пушкина.

Лицеист небольшого роста, в синем мундире с красным воротником, стоя в двух шагах от Державина, начал свои стихи. Никто никогда не мог бы описать состояние его души…

Бессмертны вы вовек, о Росски Исполины,
В боях воспитаны средь бранных непогод;
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род…»[26].

Наверное, следует обратиться к самому Пушкину: «Державина я видел только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, написавшую «Водопад». Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: «Где, братец, здесь нужник?» Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил свое намерение и возвратился в залу. Дельвиг это рассказывал мне с удивительным простодушием и веселостию… Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом…