12/Брейгель

После смерти Блока был найден важный, по-видимому, для него и почти секретный документ. Он года два пролежал в камере хранения на Витебском вокзале. Некоторые назвали его последним посланием Блока, хотя это не было завещанием. Удручено и поручено оно было двум мужчинам – мне и доктору Розенбергу.

Доктор Розенберг.

О вы, люди, считающие или называющие меня злонравным, упрямым или мизантропичным – как вы несправедливы ко мне, ведь вы не знаете тайной причины того, что вам кажется. Моё сердце и разум с детства были склонны к нежному чувству доброты, и я даже всегда был готов к свершению великих дел. Но подумайте только: вот уже 6 лет я пребываю в безнадёжном состоянии, усугублённом невежественными врачами. Из года в год обманываясь надеждой на излечение, я вынужден признать, что меня постиг длительный недуг. Его излечение может занять годы или вообще окажется невозможным.

Обладая от природы пылким и живым темпераментом и даже питая склонность к светским развлечениям, я вынужден был рано уединиться и вести одинокую жизнь. Если же иногда я решался пренебречь всем этим – о, как жестоко загонял меня назад мой ослабевший слух, заставляя скорбеть с удвоенной силой. И я всё-таки не мог сказать людям: «Говорите громче, кричите, ведь я вас не слышу, не слышу», – эх, разве мыслимо мне было признаться в слабости того чувства, которым я должен был обладать в большем совершенстве, чем кто-либо другой, в чувстве, которым я некогда обладал в наивысшей степени совершенства, такого совершенства, каким, я уверен, наделены или были наделены лишь немногие люди моей профессии. Нет, это выше моих сил, и потому простите меня, если я удаляюсь от вас, когда мне хотелось бы побыть в вашем кругу.

Другой.

Моё несчастье причиняет мне двойную боль, поскольку из-за него обо мне судят ложно. Для меня не должно существовать отдохновения в человеческом обществе, умных бесед, взаимных излияний; я обречен почти на полное одиночество, появляясь на людях лишь в случае крайней необходимости; я вынужден жить как изгой. Ведь стоит мне приблизиться к какому-нибудь обществу, меня охватывает жгучий страх: я ужасно боюсь, что моё состояние будет замечено. Так было и эти полгода, которые я провёл в Шахматове. По требованию моего благоразумного врача я должен был елико возможно щадить мой слух. Это почти совпало с моей теперешней естественной склонностью, хотя иногда, увлекаемый потребностью в обществе, я позволял себе уступить искушению. Но какое же унижение я испытывал, когда кто-нибудь, стоя возле меня, слышал вдалеке звук флейты, а я ничего не слышал, или он слышал пение пастуха, а я опять-таки ничего не слышал.

Доктор Розенберг.

Такие случаи доводили меня до отчаяния, и недоставало немногого, чтобы я не покончил с собой. Лишь оно, искусство, оно меня удержало. Ах, мне казалось немыслимым покинуть мир раньше, чем я исполню всё то, к чему чувствовал себя предназначенным. И так я продолжал влачить эту жалкую жизнь – поистине жалкую для столь восприимчивого существа; ведь любая неожиданная перемена была способна превратить наилучшее расположение моего духа в наихудшее. Терпение – так отныне зовётся то, чем я должен руководствоваться. У меня оно есть. Надеюсь, что я смогу надолго утвердиться в моей решимости, пока Господу не будет угодно перерезать нить. Возможно, станет лучше, возможно, нет – я готов ко всему.

Прекрасная Дама.

Офелия, моя Офелия, как только я умру, попросите от моего имени доктора Розенберга, если он будет ещё жив, чтобы он описал мою болезнь, и приложите к истории моей болезни этот написанный мною лист, чтобы общество, хотя бы в той мере, в какой это возможно, примирилось со мною после моей смерти.

Доктор Розенберг.

Что значит – если доктор будет жив? Я каждое утро в фитнес-клубе. В подвалах Генерального штаба. Проплываю в бассейне 3 километра. Не пью водки, ни коньяка и не сплю с проститутками. Я помру после Второй мировой войны, если она когда-нибудь случится.

Пётр.

А если не случится, барин?

Доктор Розенберг.

Значит, никогда не умру. Животное. А ещё апостол. Пойди проспись.

Пётр.

Эх… Без креста.

Автор.

Итак, решено. С радостью спешу я навстречу смерти. Если она придёт раньше, чем мне представится случай полностью раскрыть свои способности в искусстве, то, несмотря на жестокость моей судьбы, приход её будет всё-таки преждевременным, и я предпочёл бы, чтобы она пришла позднее. Но и тогда я буду доволен: разве она не избавит меня от моих бесконечных страданий? Приходи, когда хочешь, я тебя встречу мужественно. Прощайте и не забудьте меня совсем после моей смерти, я заслужил это перед вами, так как при жизни часто думал о вас и о том, как сделать вас счастливыми; да будет так.

Иван.

В те дни люди будут искать смерти. Но не найдут её. Пожелают умереть, но смерть убежит от них.

Прекрасная Дама.

Ты думал, но не мог.

Автор.