12 месяцев. Необычные эротические приключения

С абортом тоже она помогла. Без лишних слов и нравоучений этих православных, просто была рядом, когда надо. Я не могла иметь того ребёнка – нельзя человеку так приходить в этот мир. Жалко, но нельзя. Котят, пока у них глазки ещё закрыты, тоже не так просто топят. Точно не из-за нелюбви к ним и не из-за жестокости. Если вдуматься, как раз наоборот.

Я всё хотела нащупать под ногами что-то твёрдое, основательное. И никак не могла. Когда делаешь тот роковой шаг в пропасть, думаешь, что это либо убьёт тебя, и всё закончится, либо хотя бы обретёшь дно. На деле – дна нет, ты просто летишь и летишь в бездонность, всё глубже и глубже.

Фима познакомила меня с отцом Лукой – её давним приятелем по какому-то их общему прошлому: они то ли где-то учились вместе, то ли ещё что. Он жил в другом городе, а в наш приезжал по церковным делам. На пару дней. И часто останавливался у Фимы.

Отец Лука был из так называемых «учёных» монахов. Преподавал в духовных учебных заведениях богословские предметы, писал какие-то книги на религиозную тему. Вальяжный такой мужчина, статный, холёный, от него всегда пахло приятными мужскими духами. Сидит, разговаривает с Фимой о Боге, слегка поглаживает свою длинную, волосинка к волосинке вычесанную бороду и пахнет. Выпьет триста коньяку и идёт спать.

Фима очень любила, когда он приезжал, но «за глаза» называла его «отец Лукавый». За высокими беседами они засиживались далеко за полночь и на следующий день дрыхли до обеда. Однако эта умственная болтовня – то единственное, что их связывало. Ничего больше. И я считала, что прозвище «отец Лукавый» – всего лишь добродушный православный юмор.

Однажды он приехал, когда Фимы не было. Иногда она с иконами ездила в Москву и там кому-то продавала их. Так вышло и на этот раз.

– А Фимы нет, – сказала я ему.

– Я знаю, – спокойно ответил он. – Я ей звонил, и она позволила мне переночевать у вас. Если вы не против, конечно.

– Хорошо… Не против…

Мне этого не очень хотелось и прежде всего потому, что от него на нас с Фимой всегда сваливалась куча хлопот и неудобств. А тут я одна – мне не хотелось обременяться, я бы лучше отдохнула перед телевизором. Но как откажешь? Ему нельзя было отказывать. Его можно было только ублажать.

Мы сидели на кухне. Уже перевалило за полночь. Он пил коньяк, а я чай. И коньяк время от времени тоже. Ему трудно было противостоять. Его слова, движения, напор – всё подавляло, всё авторитетствовало и властвовало безгранично. Я была просто тупицей, призванной смотреть ему в рот.

А потом он вдруг замолчал, переменился в лице и спросил:

– Вам не скучно со мной? Хотите, я подарю вам свою книгу?

Он вынул из портфеля книжку и протянул мне. На обложке – небо с красивыми облаками и золотые купола храма. И название: «В думах о Боге». Я взяла и полистала её. Стихи и фотографии природы.

– Давайте подпишу! Прочитать что-нибудь? Вот это стихотворение мне очень нравится:

Где-то там, вдали, средь льдин,

На вершинах, на горах,

Бродит юноша один,

Молодой монах.

Всё забыто, всё как сон,

Ум в молитве вновь и вновь.

Но забыть не в силах он

Девушки любовь.

Он закрыл книгу и вернул её мне. Его глаза блестели.

– Как вам?

– Хорошо, – я с усилием вырвалась от его пристального взгляда и в смущении выдавила из себя первое, что пришло в голову: – А фотографии к стихам тоже ваши?

– Мои, – его глаза не отставали от меня. – Да что мы всё на «вы»? Я думаю, нам давно пора перейти на «ты». Не против?

– Не против…

Он резко вскочил и стал меня целовать. Настойчиво и часто. И куда придётся – в лоб, в щёки, в губы, в глаза, в шею и дальше, и ниже. Покрывал меня поцелуями, будто расстреливал из пулемёта. Изрешетил так, что живого места не осталось на мне.

– Боже мой, я безумствую, прости меня… – приговаривал он. – Ты простишь меня? Не обидишься на меня? Пожалуйста, не обижайся… Тише, только не говори ничего… Просто позволь мне быть с тобой. Просто молчи… Прости меня, прости, прости… Иди ко мне!..

Помню, когда я была маленькой, мы всей семьёй – отец, мама и я – любили ходить в разные храмы. Особенно на вечерние службы. Каждый раз в новый храм. В городе тогда уже много открылось храмов, и мы все обошли. А когда приходили домой, от нас пахло елеем, который батюшка наносил в виде крестика на лоб. Этот крестик почему-то нельзя было стирать, и он сам собой медленно впитывался в кожу. Я на всю жизнь запомнила тот запах.

Вот именно такой запах исходил от отца Луки той ночью. Его руки, его борода, его кожа – всё в нём. Всё заволокло им, и я дышала сквозь него, и задыхалась. До самого утра.

Утром отец Лука ушёл, но запах ещё долго стоял у меня в носу.

– Что Лукавый? – спросила Фима, когда приехала. – Чем занимался тут?

– Да как обычно, – соврала я. – Коньяк пил, разговаривал.

– Это он любит, – усмехнулась она. – Но ты поосторожнее с ним всё же. Он не такой ангел божий, как кажется. Уж я-то его знаю.