Я закрыла глаза, мгновение побыла в темноте, и открыла их. Стена исчезла, вместо неё зияла та самая безликая темнота, что привиделась мне за моими закрытыми глазами. Просто невероятно, но это же всего лишь сон. На меня напал смех: как же всё-таки здорово во сне знать, что спишь.
Но что дальше? Шагнуть в темноту? Вообще-то страшновато. Хотя что сказал Генрих – ничего и никого не бойся. Прыгну в темноту и проснусь, вот и всё. Я заглянула в неё и прыгнула внутрь так, что ахнуло сердце.
Темнота была глубокой, как бездонный колодец. Сердце, пугливо и больно ахнув, забилось учащённо и гулко. Бук-бук, бук-бук, бук-бук. Сквозь биение сердца я слышала песню. Сначала будто издалека, потом всё ближе и ближе. И вот уже ясно зазвучали все инструменты и голоса. Солировал голос женщины, его поддерживали мужские голоса. Это была песня в стиле рок – с тяжёлыми квинтовыми риффами, с качовым ритмом и соло на скрипке. Меня она настолько очаровала, что захотелось узнать, откуда она звучит.
Я закрыла глаза и представила, что направляюсь к источнику звука. И когда открыла, то увидела, что вновь стою в том же тупике, только в самом его конце не глухая стена, как раньше, а окно. В окне горел свет, и звук шёл от окна. Отчётливо слышались слова песни.
Я подошла к окну и заглянула в него, коснувшись лицом его стекла – оно было влажное и липкое, точно запотевшее, при этом очень тёплое, даже горячее. Но едва заглянув, я отскочила от него, поражённая увиденным, и в тот же миг проснулась.
За окном находились люди, однако не они пели ту песню, у них не было инструментов и вообще никакого музыкального оборудования. Музыка как бы исходила от них самих, – звучало то, что они делали…
Во сне я свалилась с кресла, задев и опрокинув кружку с горячим чаем, и теперь лежала на полу – лицом в разлившейся липкой лужице. Хотя – меня вдруг ужаснула страшная догадка – может быть, я упала не потому что заснула крепко, а потому что… Боже мой, я же действительно хожу по краю, на волосок от смерти, и каждое мгновение грозит стать для меня последним. Это осознание, пришедшее ко мне вот так просто и обыденно, взбудоражило меня настолько, что я больше не смогла заснуть до самого утра.
И ещё я не могла забыть то, что увидела во сне. А песня звучала так же живо в моей голове, как если бы это играл трек в наушниках. Я слышала все партии – вокал, гитары, соло скрипки, ударные, – каждое слово, каждую ноту. Бывало, мне и раньше снились какие-то смутные мелодии, но чтобы так – никогда. Потерять это, упустить из памяти, было бы настоящим свинством с моей стороны. Поэтому я немедленно записала всё сначала на бумаге, затем перенесла в нотную программу и наконец, с волнительным трепетом, какой-то внутренней дрожью, несколько раз подряд спела эту песню, аккомпанируя себе на пианино.
И тогда что-то случилось со мной. Я снова и снова пела её, громко, в полную силу, с неутолимой жаждой, не боясь разбудить соседей, не могла остановиться, я хотела, чтобы она звучала бесконечно…
А утром, только дождавшись хоть сколько-нибудь приличного для утреннего звонка времени, позвонила Максу:
– Максим, у вас сегодня будет репетиция?
– Что? Да не… – ответил он сонным голосом. – Какая репетиция после вчерашнего… А что?
– Дело есть! Позвони ребятам, очень нужно!
– Давай лучше завтра…
– Нет, сегодня! Пожалуйста, срочное дело! С меня пиво!
– Ну, хорошо… Но часа в два или три, не раньше…
– Отлично! Люблю тебя! Я вас всех люблю!
Это «люблю» выскочило из меня неожиданно для самой себя, будто какая-то интимная часть тела или одежды, – уже не поправишь, не засунешь незаметно обратно, и тебе от того вначале и стыдно, и смешно, а потом даже как-то немного приятно всё это. А может и не немного: откровенность, пусть и случайная, нравится людям куда больше, чем глухие заборы, выстроенные вокруг своего никчемного и скучного одиночества.
Чёрт бы побрал эти «заборы», если я живу последний день. От кого я скрывалась всю жизнь? Почему не говорила, не делала, не чувствовала и не жила так, как хочу? Почему так редко признавалась в любви? Ну, признайся же хотя бы сейчас, хотя бы самой себе, пока ещё не поздно!..
Я подошла к зеркалу. Посмотрела себе в лицо. Словно в первый раз в жизни. Кто ты? Человек? А что такое «человек»? Что с тобой происходит? Ты живёшь? А что такое «жизнь»? Что происходит? Кто ты?
Я сняла с себя ночную пижаму. Расстегнула пуговицы сорочки, как если бы раздевала другого человека: с живым интересом и опасаясь неловких движений. Высвободилась, и она легко спала к ногам. Спустила штаны, давая им самим слезть с меня на пол, и одной ногой откинула их в сторону. Делала это, не отрывая взгляда от своего тела. Провела по телу рукой – от шеи вниз, к соскам груди, потом по животу к линии волос на лобке. Разняла ноги, глядя на раскрывшиеся складки влагалища, влезла в него пальцем и сомкнула ноги. Почувствовала, как побежали мурашки, теперь наоборот – снизу вверх.
Убрала палец, снова посмотрела себе в глаза и сказала тихо, как бы стесняясь собственного голоса: