12 месяцев. Необычные эротические приключения

– Кисуля моя, принимай гостей! – с порога, услужливо пропуская меня вперёд, объявил о нашем приходе Валера. Я заметил, как его тон опять обрёл прежние властные нотки, теперь даже более жёсткие.

В прихожую, к моему приятному удивлению, вышла девушка лет двадцати пяти, очень симпатичная, брюнетка, стриженная коротко, «под мальчика», невысокая, но утончённая, с изящной и по-девичьи упругой фигуркой – такой, какие бывают у молодых женщин, не утративших ещё в себе образ невинной юности.

– Это вот… наш сегодняшний, так сказать, благодетель. Сеня… вернее Семён, ему не нравится, когда его Сеней зовут… Хороший человек, – представил меня ей Валера, а потом её мне: – А это Аня. Моя жена.

Моё удивление было столь внезапным, что я растерялся и ничего не сказал при знакомстве. Правда, и она тоже промолчала. Промолчала так, что меня вообще посетили большие сомнения в реальности нашей с её мужем сделки. Внешне всё выглядело кошмарно: припёрлись два пьяных кретина на ночь глядя с пакетами винища к одному из них домой, а там рассерженная жена, и вот-вот разразится поистине грандиозный скандал.

Однако мои сомнения Валера сразу развеял, сказав Ане:

– Ты должна быть одета так, как я тебе говорил. Сегодня играем в сексвайф.

Когда он ушла в спальню, прикрыв за собой дверь, я спросил его:

– Что значит «играем в сексвайф»?

– Ну, муж отдаёт свою жену попользоваться другому мужику, это и есть сексвайф. Ты что, порнушку не смотрел? – усмехнулся он.

– Это я знаю. Я спрашиваю, что значит «играем»?

– А, на это не обращай внимания. Для неё это называется так. Ты не волнуйся. Снимай куртку, проходи в зал.

Я повесил куртку на вешалку в прихожей и прошёл в зал.

Валерина квартира имела вид жуткий и заброшенный – так, будто застряла во времени где-то в начале девяностых, и с тех пор никто никогда не делал в ней уборку.

Обои, когда-то светло-зелёные, почернели и покрылись пятнами сырости, точно лишаём, а частью отошли от стен и топорщились рваными лоскутами, как отмершая кожа. Углы обросли жирной паутиной. На полу и старом шкафу-стенке, произведённом мебельной фабрикой «Заря» в эпоху развитого социализма, с хрустальной посудой за стеклом, мхом клубилась пыль. Промеж этой незыблемой пыли, той, что на полу, просматривались протоптанные тропинки к телевизору, тоже допотопному – огромному ящику под названием «Весна», письменному столу с компьютером и дивану, разложенному на две половинки раз и навсегда.

– Извини, у нас беспорядок. Времени нет, – бросил Валера таким тоном, словно у него на коврах валялись носки и ему хотя бы ради приличия полагалось немного за них постыдиться.

– По правде говоря, это место меня как-то совсем не вдохновляет, – сказал я.

– Да? А что так?

– Грязно. Я не люблю грязь.

– Я не люблю грязь в душе, а на это мне плевать.

И всё же мои слова его встревожили, и он, подумав, предложил:

– Может, тогда в маминой комнате? Там чисто. Мама умерла два года назад. Мы туда почти не заходим, только по крайней необходимости. Я думаю, сейчас именно такой момент.

Маминой комнатой оказалась спальня, в которую отправилась переодеваться Валерина жена. Но там никого уже не было. В ванной шумела вода – по-видимому, Аня принимала душ.

Спальня действительно выглядела чистой. Но в ней отсутствовал главный элемент – кровать. И вообще всякая мебель. Просто пустая комната. Только древний, полуразвалившийся шифоньер и табуретка, на ней покоился небольшой красный чемодан с надписью «Happiness». На полу лежал ковёр – что интересно, тоже чистый. Красивый и мягкий.

– Когда мама умерла, я продал почти всё, что здесь было… Всё, что смог продать… Потерять самого близкого человека очень тяжело, а вещи только лишний раз напоминали бы… – поведал Валера скорбным голосом и шмыгнул носом.

– Как без кровати-то? Не на полу же? – расстроился я. Меня мало волновали его сентиментальности по поводу матери. Честно.

– На полу, конечно. Где же ещё, раз тебе в зале не понравилось? Давай пока так, а там посмотрим, окей? Сейчас Аня всё сделает.

Аня вышла из душа и всё сделала. Постелила покрывало на ковёр и накрыла «поляну». Мы уселись на пол – я во главе «стола», Аня напротив меня, Валера на уголке рядом с ней.

Он налил всем водки и, взяв стакан, сказал:

– Ну, как говорится, прощай разум, встретимся завтра!

Собственно, на этом разум с нами благополучно и распрощался.

Мы пили водку, запивали её пивом и закусывали колбасой. По ходу Валера болтал без умолку. Опять жаловался на жизнь. Ностальгировал. Вспоминал маму. Аня немного повеселела, ожила, но была немногословной – да, нет, не знаю. Временами бросала на меня острые, изучающие взгляды. А я от нечего делать разглядывал плакаты-календари на стенах – все прошлых лет, за 1993 год, за 1997-й, 2001-й, 2003-й, 2007-й, 2009-й, 2010-й, самый поздний за 2013-й; все церковные, с храмами, Богородицей и святыми.

Разглядывал Аню. Она сидела, поджав по себя ноги, в свободной, видимо, Валериной, майке белого цвета на голое тело, так что соски торчали, как совесть на исповеди, и мне чертовски нравилась эта девушка.