12 месяцев. Необычные эротические приключения

Когда-то я был этим человеком. Я сказал эти слова. Но с тех пор многое изменилось. Жизнь вообще – горение, сгорание, моя же – мусорный костерок, тот, что жгут в сентябре: в нём высохшая трава, опавшие листья, подгнившие на влажной земле, да всякий тлен, оставшийся после лета, – он то вспыхивает, то тухнет в порывах ветра.

Я не хотел ничего слушать, я хотел уйти. Но остался просто из-за жалости к этой милой, но непонятной девушке, похожей на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду. Оно обречено лежать на земле, пока не сгниёт, а потом его почерневший труп занесёт снегом. Вот и всё.

Она снова сняла с себя майку и трусы, голая, прижалась ко мне и, расстегнув молнию джинсов, которые я уже успел надеть, вытащила наружу всё моё мужское хозяйство – обмякшее и неприглядное. Сделав это ласково, но так же буднично, как жена поправила бы мужу галстук перед его уходом на работу.

Чего скрывать, ласкающая женская рука на твоём члене и твоих яйцах – всегда приятно, и я решил, что правильно поступил, оставшись здесь ещё немного.

– Это чтобы тебе было нескучно меня слушать, – пояснила Аня. – Ты только не подумай, что я тебе собираюсь жаловаться или что мне от тебя что-то надо. Я хочу рассказать тебе о себе и всё.

– Ладно. Рассказывай, – пошутил я, намекая на то, что она стала делать своей рукой, и обнял её.

И она рассказала мне, что приехала сюда из городка с красивым названием Счастье, который находится в Луганской области, когда началась война на Донбассе. Рассказала, что осталась совсем одна на всём белом свете в незнакомом городе – без ничего, без денег, без крыши над головой, с одним чемоданом в руке. Тем самым – красным, с надписью «Happiness», лежавшим в этой комнате на табуретке. Рассказала, как зашла в православную церковь просить о помощи и как встретила там Валеру. И о том, как Валера, спася её тогда, затем безжалостно погубил.

– Это было два года назад. У Валеры только-только умерла мать, и он очень страдал. Мама была для него всем. Всё, что он имел в жизни, было благодаря ей. Он нигде никогда не работал. Мама держала палатку, и он ни в чём не нуждался. Всё брал просто так. А потом, когда мамы не стало, просто не смог перестроиться, жить по-новому. Живёт тем, что случайно перепадёт, а если ничего не перепадает, то продаёт что-нибудь. За два года всё ушло, как в пропасть. В квартире уже ничего ценного не осталось. Раньше он не сильно пил, ходил в церковь, мама приучила, а теперь превратился в алкаша. Хотя мы с ним вдвоём во что-то жуткое превратились…

Я слушал её, глядя на календарь 2013 года с патриархом «всея Руси» Кириллом. Патриарх в золочёных одеждах, воздев руки со свечами на дикирии и трикирии, в окружении сытых поповских морд, улыбался.

– Сначала я в этой комнате жила. Валера сказал, что ему от меня ничего не надо. Просто после смерти мамы ему трудно быть одному, что ему хорошо, когда в доме есть женщина. Есть, кому готовить, стирать, убирать – все эти женские обязанности. Он же ничего не умеет. На грязь ему плевать. Я, говорит, не люблю, когда грязь в душе. А потом продал все вещи из этой комнаты. Деньги ещё были у него, это он нарочно, чтобы я с ним на диване стала спать. Я сказала, что не могу так. А он предложил выйти за него замуж. Я решила, что это всё серьёзно, официально будет, но оказалось, что обман, как всегда. Мол, настоящему браку и любви никакие печати не требуются – и точка. Он боится за квартиру: будь я законной женой, могла бы претендовать на неё, если что. А так – всегда есть чем попрекать, угрожать, воздействовать и манипулировать: не нравится – убирайся на все четыре стороны. А куда я пойду? Мне некуда деваться…

Мой член в её руке набрал былую силу, и она умолкла на время. Привстала и, ловко перемахнув одной ногой, осторожно села на него – потом неторопливо утопила его в своём тёплом и влажном лоне. Жарко упёрлась в грудь твёрдыми сосками. Заиграла тазом: ко мне, от меня. А когда я обхватил руками её ягодицы, продолжила:

– Так я стала Валериной женой. В кавычках, конечно. Но всё так, как он хочет. Пить так пить. Трахаться так трахаться. Грязь так грязь. Я даже эту, свою, я её своей считаю, комнату редко убираю. Не вижу смысла нигде и ни в чём. Пусть и сдохну – всё равно. Не жалко себя. Так даже лучше будет. В яму попасть легко, хоть с самого неба упасть можно. А вот вылезти из неё – трудно, надорвёшься и смиришься с тем, что есть. Я смирилась. Ты спросил меня: почему так вышло? Ответ простой: потому что я дура. Вот и всё.

Пока она говорила, у меня стремительно назревал и вот, наконец, назрел короткий вопрос, тот самый, не терпевший промедления:

– В тебя?

– Не надо. Таблетки пью, а забеременеть всё равно боюсь. Какой нам с Валерой ребёнок…

Она слезла с меня и легла на спину, широко расставив ноги.

– Давай на меня. Как тогда на него. Пожалуйста.

Я вылил всё на её живот – густо и много, всего себя. А делая это, смотрел на картину, которую нарисовал бабий бог, и за которую мужской бог дорого заплатил.

Сев, я нашёл недопитую кем-то бутылку пива и залпом допил её.