Теперь же взгляд Гриффина скользит мимо меня к кассам, и я не могу понять, то ли он опаздывает, то ли ему скучно. Но каким-то образом наша встреча в непривычной обстановке, за пределами школы, придает мне храбрости.
– Ты когда-нибудь был в баре «У Хола»? – спрашиваю я, не успев подумать.
– Это который на Маккинли?
– Там есть игровые автоматы. Может, нам… – Я на секунду умолкаю, надеясь, что он перехватит инициативу, но он этого не делает. Только шаркает шлепанцем по блестящему линолеуму, и мое неоконченное предложение неловко повисает в воздухе.
Я никогда так не делала – хотя сама не знаю, что именно я пытаюсь сделать. В общем, я никогда не пыталась сделать первый шаг. А теперь меня мучает раскаяние за все те случаи, когда я сама колебалась в таких ситуациях: не сразу отвечала на смску с предложением встретиться, начинала кашлять после того, как меня приглашали в кино, медлила с ответом на более формальное приглашение на школьную дискотеку. Теперь мне хочется забрать назад все эти лишние секунды. Потому что это – ужасающая пауза, чудовищное молчание – мучительно.
Я указываю на пакетик с конфетами, лежащий на дне тележки, и предпринимаю последнюю попытку:
– Может, проверим, кто выиграет в настоящий баскетбол?
Целую секунду мне кажется, что он ответит «нет». Его лицо принимает отстраненное и необъяснимо напряженное выражение, и я готовлюсь быть отвергнутой прямо здесь, в восьмом ряду супермаркета. Но потом он как будто расслабляется, несколько раз моргает, и его лицо смягчается.
– Давай, – наконец отвечает он. – Может, завтра?
В тот вечер, пока я чищу зубы, моя одиннадцатилетняя сестра Мег, которая повсюду ходит за мной хвостиком, появляется в дверях нашей общей ванной.
– Так что, – спрашивает она, нарочито мечтательно хлопая ресницами, – это свидание?
Я на мгновение задумываюсь, потом сплевываю пасту в раковину.
– Не думаю.
На следующее утро я витаю в облаках, размышляя о том, как позже Гриффин заедет за мной на парковку лагеря; о платье, которое я припрятала в туалете для сотрудников, чтобы мне не пришлось снова встречаться с ним в перепачканной форме; о том, как подпрыгнуло мое сердце, когда я увидела его вчера. В общем, о чем угодно, кроме игры, которая полным ходом идет вокруг меня. Пара десятков шести- и семилеток носятся по футбольному полю, спотыкаясь и шатаясь, как маленькие пьяницы. Вдруг кто-то издает громкий крик.
Я тут же прихожу в себя, внимательно осматриваю поле и вижу, что Ноа сидит, скрючившись на земле, поджав по себя колени, закрыв руками уши и пригнув голову, так что торчит только ежик рыжеватых волос.
Рядом с ним стоит с широко распахнутыми глазами девочка, которую зовут Сэйди Смит.
– Я просто его осалила, – быстро говорит она и, моргая, смотрит на меня.
Я похлопываю ее по плечу, стараясь успокоить.
– Ничего страшного, – говорю я. – Иди осаль кого-нибудь еще.
Но она стоит на месте, не сводя глаз с Ноа, который начал раскачиваться из стороны в сторону. Обернувшись, я вижу, что остальные смотрят на нас. Невозможно определить, кого уже осалили, а кто еще свободен, потому что все замерли на месте как вкопанные.
Неподалеку от школьных зданий, которые наш дневной лагерь занимает на время каникул, появляется Грейс – одна из младших вожатых. Она несет коробку с замороженным льдом на дневной перекус. Потом дети вечно ходят перемазанные и прибалдевшие от передозировки сахара, но это всегда самый яркий момент дня.
– Время перекуса! – объявляю я, и все тут же бросаются навстречу Грейс с куда большим энтузиазмом, чем во время любой игры.
Как только мы остаемся одни, я сажусь на траву рядом с Ноа, который издает слабый стон, но в остальном никак не показывает, что заметил мое присутствие. За месяц нашего знакомства я поняла, что это самая эффективная тактика. Поначалу, когда случалось что-то в этом роде, я пыталась поговорить с ним, вразумить его, как-то успокоить. Однажды я даже попыталась взять его за руку, и это оказалось хуже всего. Он вырвал руку и тут же начал рыдать.
Теперь же я заглядываю под руки, обхватившие колени, за которыми он прячет лицо. Его щеки пылают, рот перекошен, из правого глаза течет одинокая слеза. У меня надрывается сердце.
– Эй, Ноа, – тихо говорю я, и он напряженно замирает.
Я снова отстраняюсь, срываю несколько сухих травинок и пускаю их по ветру, который дует с озера. Вдалеке остальные дети носятся со своим мороженым: липкие подбородки, футболки уже заляпаны. Неподалеку на асфальтовой площадке дети постарше играют в баскетбол. Мерный стук мяча напоминает барабанную дробь.