12 новых историй о настоящей любви (сборник)

В первый день работы лагеря наш директор мистер Хэмилл – мужчина средних лет, большую часть года работающий учителем физкультуры и никогда не появляющийся без свистка на шее – попросил меня приехать на час пораньше. Я уже третий год работала вожатой и рассчитывала получить повышение. Когда я пришла в лагерь несколько лет назад, моей основной мотивацией было желание подзаработать себе на карманные расходы. В детстве я обожала лагерь, и мне показалось, что это лучше, чем раскладывать по пакетам покупки в супермаркетах, продавать мороженое или делать любую другую работу, куда могли взять четырнадцатилетнюю девчонку, чей трудовой опыт ограничивался сидением с соседскими детьми.

Но когда я провела пару летних каникул, отлавливая разбегающуюся малышню, наклеивая пластыри на разбитые коленки, дирижируя чудовищно не слаженным хором и контролируя использование блесток в поделках, мне стала нравиться эта работа. Но всем известно, что со старшими детьми работать проще: они более самостоятельны и менее склонны расплакаться посреди игры, потеряться или забыть намазаться солнцезащитным кремом. Так что я надеялась, что этим летом меня переведут в старшую группу.

Но вместо этого мистер Хэмилл сообщил мне про Ноа.

– Послушай, Энни, – сказал он со своим густым чикагским акцентом, который нечасто услышишь в нашем захолустье. – Мы хотим этим летом попробовать кое-что новое. Не получится – значит, не получится.

Я кивнула.

– Хорошо…

– У нас в лагере новенький, – продолжил он, нервничая, что было ему совершенно не свойственно. – Он, как бы это сказать… с особенностями. Ну, ты понимаешь. Аутист. Так что я хотел тебя предупредить, потому что это может быть непросто. Во-первых, он не очень хорошо говорит, но над этим они вроде бы работают. И еще он очень активный. Родители в прошлом году отдавали его в лагерь для детей с особенностями развития, но там ему было скучно. Похоже, мальчик очень энергичный.

– Так он будет в моей группе?

– Да, ему шесть лет, так что он будет у тебя. Тут главное – проявлять терпение, но при этом стараться как можно больше его занимать. Я подумал, мы попробуем, если ты не против, а там посмотрим, как пойдет.

– Конечно, – жизнерадостно говорю я, потому что я всегда так делаю. Улыбаюсь, киваю и стараюсь сделать все, что в моих силах. Как всегда. Когда мои друзья ссорятся, именно я пытаюсь их помирить. Если кто-то на меня злится, я хожу сама не своя, пока мне не удастся все уладить. Если кто-то просит меня об одолжении, дает задание или чего-то от меня хочет, я всегда отвечаю «да».

И если детям в лагере невесело, я считаю, что не справилась со своими обязанностями.

Вот почему с Ноа так сложно. За прошлый месяц я уже достаточно беседовала с его мамой, чтобы понять, что ему просто нужно время. Но сидеть рядом с ним на теплой траве, глядя, как у него трясутся плечи, – почти невыносимо. А самое ужасное – это ощущение, что, несмотря на все мои усилия, мне просто не удается до него достучаться.

Дело в том, что я отлично умею ладить с детьми. Я знаю, что у Эмерсона аллергия на арахис, что Коннеллу надо оставить красное мороженое, что Салливан всегда готов играть в кикбол, что Эллис нравится после обеда сидеть у меня на коленках. Что Кэролайн держит в рюкзаке плюшевого кролика, а Уилл каждый день носит свои счастливые носки с космонавтами. Что Джорджия напевает себе под нос, когда нервничает, а Элизабет тает, если похвалить, как она делает колесо.

К любому замочку найдется свой ключик, к любому ребенку – свой подход. К любому, кроме Ноа.

Мы долго сидим на траве. Остальные ребята идут в спортзал играть в вышибалы под присмотром кого-то из младших вожатых. Солнце ползет ввысь по гладкому белому небу. Но Ноа все еще сидит на земле, скрючившись, как мокрица. Время от времени я похлопываю его по плечу, но его от этого передергивает.

Наконец, незадолго до конца моей смены – как будто он отсчитывал минуты, – Ноа поднимает голову.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, но он не отвечает. Он сосредоточенно смотрит на здание школы, перед которым выстраиваются остальные ребята в ожидании родителей.

Так и не дождавшись ответа, я говорю:

– Завтра будем играть в другую игру, обещаю. – Я не знаю, что его так расстроило: игра в салки, неожиданное прикосновение чьей-то руки или просто солнце, трава и весь этот летний день. Может быть что угодно. Ужасно не знать, что именно.

Но я продолжаю говорить, сама понимая отчаянность своих усилий.

– Попробуем сыграть в захват флага, – обещаю я, хотя мы каждый день пробуем новые игры, и каждый раз все кончается одинаково. – Или в светофор. Или в «делай как я». Я думаю, это тебе должно понравиться…

Ноа ничего не отвечает, просто встает с абсолютно непроницаемым выражением лица, отряхивает траву с колен и идет в сторону парковки.

Не слишком обнадеживающая реакция, но я решаю считать это согласием и иду за ним.