12 смертей Грециона Психовского

Ощущение угрозы стальным чертополохом впивалось в него отовсюду, кололо и заставляло бежать лишь вперед и вперед. Все вокруг казалось враждебным, хоть и привычным, ведь дракон бегал по этим тропическим лесам многие годы, но сейчас, вернувшись, готов был оказаться где угодно, только не здесь — хотя нечто материнское, будто бывшее частью его, пыталось одновременно убаюкать где-то в глубине, но в тоже время разбудить нечто дремлющее.

Словно бы все части его, все бывшее им и являющееся им, неведомым образом собралось в этом тропическом лесу, месте притяжения.

Зверь знал, что его обязательно будут искать, что за ним вернутся, и холодные клешни неволи вновь сомкнутся над головой. Он бежал изо всех сил, стараясь оттянуть неизбежное, стараясь хотя бы еще немного побыть свободным. А ведь так недавно существу показалось, что все уже позади, и он — он нынешний — в безопасности…

Даже те двое на берегу показались Вавилонскому Дракону враждебными, хотя он знал, ощущал своим звериным нутром, что они не причинят ему вреда, потому что они пришли с той стороны бытия, а не с этой. Не с этой, где никому нельзя было довериться, все хотели запереть существо, перерезать живительную связь со свободой. Все, кроме одной девушки, да, разве только кроме нее.

И особенно острое чувство зверь испытал, увидев своими бесконечно цепкими глазами одного из незнакомцев на берегу — пласты воспоминаний, своих и чужих одновременно, начали всплывать, но стремительно вновь пошли ко дну.

Вавилонский дракон бежал со всех ног, зная, что в любом случае уже проиграл.

* * *

В тропическом лесу действует одно, самое главное правило: ничего нельзя трогать, вообще ничего, особенно если оно похоже на лиану, особенно — если шевелится, а если высовывает раздвоенный язык и шипит — лучше даже не приближаться. В этом нет ничего странного, потому что обычные джунгли, в отличие от каменных, настроены к человеку ой как враждебно — и вовсе не потому, что у них такой сварливый характер. Просто это немного не та среда обитания для хомо, как бишь его там, сапиенс. Точнее, если верить теории эволюции, то когда-то она была именно той средой, то есть человеческой, но некая обезьяна с камнем в руке решила покинуть тропические леса с длинными лианами и огромными деревьями, оставив их на произвол судьбы. И где-то внутри любых джунглей, любых тропиков, таится эта древняя обида — древняя обида на человека, бросившего зеленые древесные своды, приютившие беспомощного обезьяныша на заре развития. Да и, что уж там таить, не просто бросившего, а иногда попросту уничтожающего, жадно рубящего и жгущего свою первую среду обитания — попробуй такое прости. Ядовитые змеи и огромные насекомые в таком случае вообще самый безобидный вид мести.

Но в тропическом лесу с неестественно высокими деревьями, царапающими растекающееся в цветных пятнах небо, все было совсем не так.

Это место не выглядело слишком уж злобным и обиженным, все здесь было как-то предрасположено к человеку. Нет, конечно, заросли не расступались с песнями и плясками, обнажая мощеную дорожку — мол, вот, пожалуйста, все для вашего удобства, дорогие люди, ходите где хотите. Но Грецион инстинктивно приготовился к зарослям, через которые придется прорываться с гипотетической саблей, а поскольку саблей физической нигде и не пахло, задача в голове профессора нарисовалась вдвойне сложная.