12 смертей Грециона Психовского

— Не извиняйтесь, я считаю акцент своим личным национальным достоянием! Знаете, часть образа, что ли. Но нет, я как говорю, так и говорил, — парадоксально, но барон замолчал, пусть и на миг. — Не поверите, но я хотел у профессора спросить то же самое…

— Уж не стали ли мы внезапно все говорить по-немецки? — хмыкнул Психовский. — А то так хорошо можно головой приложиться…

Вопрос мог бы получить ответ, инь сошелся бы с яном, и беседа, как ей положено, продолжилась бы — но концентрация частиц «бы» уже превысила допустимое количество, потому что шутка Грециона так и осталась висеть в воздухе, игнорируемая собеседниками.

У них появился куда более интересный объект для внимания.

Совсем рядом то ли спокойно лежал большой валун, сокрытый растительностью, то ли просто выпирали могучие корни вековечных деревьев — в общем, это было не столь важно, сколь то, что на этом гипотетическом валуне находилось.

Там сидела здоровая… ну, ящерица, хоть родовидовые отношения определять было гиблым делом. Размерами зверь оказался в полтора раза больше дракона-комодо, в остальном же он напоминал гекона-переростка фиолетового цвета. И все бы ничего, да вот только брюшко существа и область вокруг глаз светились неоново-зеленым — сла́бо, ведь ночь еще не сомкнула свои объятия над лесом, но вполне заметно.

— А вот и твой Вавилонский Дракон, — шепнул Аполлонский. — Видимо, мы точно приложились головой. Зато объясняет все твои головные боли.

— Нет, я на сто процентов видел именно что Вавилонского…

— Сама упертость, — фыркнул художник, уже зарисовывая зверя в блокнот. Существо, кстати, не обращало на людей никакого внимания.

— Где же твои астрологические шутки?

— Ты Телец, а не Овен, ошибся месяцем — так бы я не упустил возможности.

Грецион мог рассмеяться, но побоялся спугнуть ящеро-геконо-дракона, а потому просто выдал какую-то полуулыбку.

Тут в себя пришел Брамбеус:

— Говорите, вы искали одного ящера?

Аполлонский и Психовский почти синхронно перевил взгляды на барона.

— Вы его что, видели?

— Нет, — признался Брамбеус. — Но там, где одна ящерица, там и другая. Народная мудрость нашего рода, правда в первоначальном варианте эта история касалась борделей и тамошних работниц, ну, думаю, вы понимаете — где одна потаскуха, там и другая.

— Только не говорите, что вы собираетесь… — Федор Семеныч правда не хотел, чтобы дальнейшие события развивались так, как в итоге вышло — но художник не успел остановить барона, да и не смог бы, тут хоть все версии реальностей прошерсти, не найдешь кардинально другого исхода.

Выставив ружье вперед так, будто не отсырел еще порох в его пороховницах, барон Брамбеус издал дикий тигриный крик и носорогом с двустволкой вместо рога ринулся вперед. Для пущего эффекта, стоит добавить, что рыжая его борода вновь пылала лесным пожаром — такая метафора могла стать вполне материальной, дай кто-нибудь Брамбеусу спичек.

Существо, даже познай оно дзен, после такого точно не стало бы сидеть на месте — вот ящерица и бросилась куда-то глубже в лес.

Аполлонский выругался. Психовский, наоборот, засмеялся и кинулся за бароном.

— Боже, тебе стукнуло пятьдесят, а ты носишься так, как студенты не бегают покурить между парами.

— Про покурить — кто бы говорил!

— Не дави на больное, — художнику тоже пришлось бежать, и делал он это с большой неохотой. — И не несись ты так быстро, я курящий художник-сладкоежка, черт тебя подери, Грецион!

— Не могу, мой среброкистый Феб, не могу. Меня ждет Вавилонский Дракон! — Психовский, похоже, работал на вечном двигателе энтузиазма, не требующем подзарядки — разве что, в этом оттиске реальности, жалостно просящем подходящего случая, ведь без него браться за любое дело не было смысла, тем более отдаваясь этому занятию полностью.

— Или самая обычная галлюцинация, — умудрившись не выронить на бегу блокнот, покрутил пальцем у виска художник.

Все трое, не считая фиолетового ящеро-геконо-дракона со светящимся брюшком, бежали глубже в лес — а, как известно, чем дальше в лес — тем больше дров.

Но именно эти дрова Грециону Психовскому сейчас и были нужны.

Достопочтимый алхимик Сунлинь Ван всматривался в мерцающий изумрудно-зеленым горизонт, периодически переводя взгляд на плывущее цветными пятнами небо.

Больше всего китайца беспокоило то, что рядом не оказалась молодого переводчика.

Очнувшись непонятно где, алхимик первые несколько секунд не совсем соображал, что произошло — да, честно говоря, он до сих пор не понимал, что в итоге произошло, но сейчас это его как-то не волновало. Сунлинь чувствовал, что беседы о Вавилонском Драконе, странная боль в суставах, зудящее предчувствие, мокрые отпечатки ног и вспыхнувший зеленым горизонт связаны, и то место, где он оказался — отличная возможность наконец-то прикоснуться к секрету пресловутого Философского Камня. Или даже чего-то большего, что было бы только интереснее.

Сунлинь сидел по-турецки и просто смотрел вдаль, ожидая каких-то событий и думая, что делать дальше — торопиться было некуда.