12 смертей Грециона Психовского

Конечно же, Заххак увидел Брамбеуса с Сунилинь Ваном, конечно же пошел им навстречу и, конечно же, спокойно дал им уйти. К чему было преследовать их, все равно они ничего не смогут сделать. Не в их силах спорить с догмами Духовного Пути, не в их силах бороться с самой сутью слов и заклинаний, не в их силах противостоять Зодиакальной Эклиптике, и не в их силах поменять что-то в единой для всех оттисков Лемурии.

Не в их силах решать судьбу Вавилонского Дракона.

Визирь Духовного Пути точно знал, что вариант развития событий для него и Лемурии будет только один.

Заххак, сидящий в центре просторного зала на верхних ярусах храма, посмотрел на статуи былых богов, кости и аметисты которых бликали в лучах красного солнца — нигде в Лемурии не осталось ни одного символа хоть какого-то старого бога.

А потом Визирь Духовного Пути услышал истошный звериный рык — Заххак привстал, и именно в этот момент в святилище на вершине храма ворвались два испуганных мага.

— Визирь… — начал первый.

— Вавилонский Дракон опять сбежал? — Заххак все уже понял, и слова его содержали в себе миллиарды обжигающих мегаватт каждое.

— Да… и оно, — по лицу мага пробежала холодная змейка ужаса, — оно берет в нем верх.

— Сируш не сбежал, — сказал вдруг второй маг — голос его тонким полотном трепыхался в пространстве. — Его выпустили, магус.

Заххак прикрыл глаза.

— Она выпустила его! — добавил второй.

— Ну так сделайте с этим что-нибудь! — Визирю не нужно было кричать, чтобы его слова произвели эффект обжигающего клейма, таблички с божественным законом. — Верните Вавилонского Дракона. Верните его.

Маги отвесили поклон и удалились вниз по бесконечной лестнице, а Заххак подошел к одной из арок, заменяющих в верхнем святилище окна, и посмотрел вниз, на раскинувшийся город-храм из белого камня с его длиннющими коридорами.

— Бальмедара, — проговорил магус так, словно каждый звук был каплей концентрированного яда. — Вы оступились с Духовного Пути, как и ваша дочь…

Грецион резко сменил пункт назначения, потому что в посещении самого храма нужда резко отпала — кипел уже весь город, как муравейник, в который бросили гранату, или даже ядерную бомбу. Вавилонский Дракон, недолго думая, ринулся прочь из подземелья, тут же метнувшись на волю, на улицы — и тогда лемурийцы запаниковали не столько от самого вида Дракона на воле, сколько от ощущения, что он несет за собой нечто настолько злобное и ужасное, что не описать словами — словно комета тащит следом хвост из непроглядной черноты.

Зверь зашипел и рванулся в город, куда глаза глядят — лемурийцы кричали и рассыпались в стороны, а Вавилонский Дракон сбивал всех, кто попадался ему на пути, врезался в каменные своды, невероятным образом оставляя в них пробоины, словно сделан был из десятитонной скалы. Зверь шипел, и шипение его отражалось в головах страхом древнего человека перед грозой и огнем — страхом перед тем, что еще не успел укротить.

— Вот оно, настоящая охота начинается! — рассмеялся барон так сильно, что по округе будто пронеслось торнадо. — Чур трофей забираю себе я! Повешу рог над камином…

— Это же ужасно, — не выдержала Инара. И непонятно, то ли она говорила о ситуации в целом, то ли конкретно о словах Брамбеуса. — Нам надо что-то делать со всем этим!

— Барон, только не трогайте глаза и сердце, — сказал вдруг достопочтимый Сунлинь Ван, потуже привязывая змеиный клык и обрубки веток к поясу. — Оставьте это мне.

— Какое живодерство! — закипела Инара. — Профессор, что нам со всем этим делать? Надеюсь, вы не планируете забирать себе лапу Дракона на удачу?

— Боюсь, что профессор… немного не в зоне доступа, — кашлянул Аполлонский.

Психовский стоял на коленях, опустив голову вниз и уперившись руками в землю — теперь Вавилонский Дракон был совсем рядом, и голова набухла, превратилась в намокший кусок ваты, весящий, как целая планета, тошнота внутри заштормила с силой, способной потопить Атлантиду, а уж захлестнуть профессора — тем более. И из всего этого безумного катарсиса, апокалипсиса внутри отдельно взятого Психовского, наружу лезло нечто, прокладывающее свой путь острыми, но бесформенными когтями — нечто, смешавшее в себе желчную агрессию, черную злобу и кроваво-алую ярость, постепенно рвущее профессора изнутри и растекающееся по венам.

— Ну почему так каждый чертов раз! — крикнул Грецион, сплюнув. — Каждый долбаный раз, когда я хотя бы смотрю на треклятого Дракона, что б ему пусто было, каждый раз…

— Профессор… — прошептала Инара.

— Заткнись! — снова рявкнул Психовский. — Вы все, боже, заткнитесь, вы, сборище идиотов, ничего не смыслящих в древности имбецилов, бегущих за своими тупыми амбициями, которые даже рядом не стоят с моими, да что там, даже с какими-то более-менее внятными целями! Просто прекратите, вы ничего не понимаете, идиоты, вы даже не можете мне просто, черт бы вас побрал, объяснить, что это такое происходит. Сказать коротко и ясно: почему, вашу мать, почему?!

— Честно, — шепнул Аполлонский на уши обалдевшему Брамбеусу. — Сам не знал, что он знает столько дурных слов.