12 улыбок Моны Лизы

А я тем временем призналась мужу, что влюбилась в другого человека и жить без него не могу. Он повел себя весьма достойно, принял эту новость с каменным лицом и со словами: «Я подозревал это, но я оставляю дверь приоткрытой. Прощай». За один день я разрушила все в своей жизни: брак, репутацию, карьеру, здоровье и многое другое. И вот я приезжаю к нему и говорю: «Я ушла от мужа к тебе». На что он мне ответил: «Я не готов разрушить чужую семью». Господи, в ушах гул, бесконечность повторяющихся, передающих эстафету друг другу вопросов: какое разрушение? какая семья? разве он меня не любит? разве он об этом не мечтал? его пугает наличие детей?

Инстинкт самосохранения разбудил во мне моего внутреннего друга. Мою Фаину. Помню, я днями лежала, глядя в потолок и беседовала с ней о Павле, о сложившейся ситуации, о боли, о том, что я меньше всего ожидала. Я как-то собралась и начала по крупицам, по кусочкам, словно пазл, собираться в прежнюю картину под названием «Самодостаточная Фаина». Прошло несколько дней, и Павел выследил меня, чтобы поговорить. Я плохо помню подробности, но суть разговора сводилась к тому, что я его самый близкий человек, что ближе меня у него никого нет, но он не способен взять ответственность за меня и моих детей, потому что еще не до конца разобрался в себе. «А ты меня хотя бы любил?», – с холодным лицом спросила его я. «Любил, как мог», – ответил он. В тот день мною было принято решение, что больше мы встречаться не будем. Я это озвучила ему, а он твердил лишь одно: «Так между близкими людьми быть не должно». На что я в сердцах ответила, что приглашу его как близкого человека на свадьбу своих детей.

Мы расстались на долгих три года, у меня началась тоска. Ноющая, серая тоска. Я срывалась на детях, я ходила словно живой труп, я тихо умирала. Муж, изредка видя меня, начал сильно переживать и переехал к нам. И мы молча, не обсуждая ничего, снова начали жить вместе. Все обрело иные краски. Мне было очень плохо, пока мне не приснился сон. Во сне я очень четко разговаривала с собой, как раньше, как в юности. Мой внутренний голос мне говорит: «Ты видишь только верхушку айсберга и чувствуешь только нижней частью тела. А он боль какую-то знает, боль страшных потерь. И ты туда же». Я просыпаюсь в холодном поту и понимаю, что мне нужна информация. На следующий день я, наконец, включаю аналитику и понимаю, что у Павла нет друзей, нет приятелей, нет никого, с кем бы он меня хоть раз познакомил. Да, есть коллеги из газеты, но не более. И я понимаю, что ничего о его прошлом я не знаю. Хитростью мне удается встретиться с главредом газеты и расспросить о Павле. Но он ничего внятного мне не рассказал, общие слова. Тут я решаюсь поднять все свои связи и вспоминаю, что у нашего режиссера в театре есть большой друг из КГБ, который не пропускает ни одной нашей премьеры. Я слезно умоляю режиссера организовать мне встречу с ним, он соглашается. При личной встрече я попросила дать мне хоть какую-то информацию об этом человеке. Следующим утром режиссер позвал меня и сообщил: «Поступила информация о том, что Павел невольно стал свидетелем убийства его девушки. Такого-то числа, такого-то года из тюрьмы сбежали два преступника и скрывались в лесу. В этот день Павел со своей девушкой поехали собирать грибы. В лесу они встретили беглецов. Преступники избили Павла и на его глазах изнасиловали его девушку, а потом сбежали. Павел, еле живой, нес ее на руках к трассе. По пути в больницу она скончалась. Павел стоял на учете в психлечебнице, но вскоре о нем забыли. Бежавших так и не нашли».

Когда я узнала об этом, все в моей голове перевернулось. Я в один миг все поняла и будто освоила пятилетку за один год. На следующий день я стояла у порога квартиры Павла. Он молча впустил меня, и мы начали разговаривать. Мы говорили около двух часов без перерыва, о том, что он не понимал, почему близкие люди так легко могут сжигать мосты, о том, что он не мог позволить себе разрушить семью, о том, что он очень загнан и ему тяжело, и о том, что он боится, что будет всегда один, но по-другому он даже не умеет. Мы говорили так тепло и так близко, как никогда. Я говорила с ним, как с собой, впервые. И Павел, собственно, стал тем, кого я полюбила впервые. Знаешь, Айгуленька, как я это поняла?

– Как?

– Я впервые в жизни начала вести диалог внутри себя не только с собой. В моем мире появился гость. Я стала подолгу говорить с ним без него. И у меня растворилась потребность обладать им. Было чувство, будто на мою раскрытую ладонь села невероятной красоты бабочка, которой я любуюсь, пока она сидит, и мне совсем не хочется сжимать ладонь. Это и есть любовь. Когда ты принимаешь право выбора другого человека и просто любуешься им на своей раскрытой ладони.

Тут Фаина Георгиевна повторила характерный свой жест, и я поняла, что она все время гладит невидимую бабочку на своей ладони.