12 ведущих философов современности

Понимание «истинности» может очень отличаться в разных сообществах — для одних это может быть верность фактам, а для других когерентность, например (то есть понимание глубинной связи всех событий). Маловероятно, думает Нозик, что свойства истины могут быть различными в разных культурах, у представителей противоположных полов, социальных классов и т.д., и его цель — создать, насколько это возможно, рамку для обсуждения. Это позволяет автору размышлять о том, что сама истина может быть «локальной» и в каких-то случаях использовать субституты убеждений и представлений, а стало быть, и подменять истину как руководство к действию, направленного на успех и выживание («Неизменности», 67). Во-вторых, Нозик обращается к некоторым аспектам квантовой механики, что затрудняет (во всяком случае, мне) обсуждение проблемы. Позвольте лишь сказать, что Нозик считает всякое различие истинным только в данное время и в данном месте и существенным исключительно для этого времени и места. Вернувшись к началу этой главы, скажу, что, взявшись обсуждать вопрос о том, способен ли релятивизм ограничить сам себя, Нозик оставляет этот вопрос без ответа, не уточняя, вправе ли релятивист отстаивать и представлять как (абсолютную) истину все, что угодно.

Вторая глава гораздо менее противоречива, несмотря на то что она главным образом посвящена рассмотрению понятия инварианта, которому книга и обязана своим весьма загадочным названием. Центральное место в ней занимает толкование объективности, которой Нозик вначале приписывает три основных признака или требования: доступность для разных людей в разное время и т.д.; возможность соглашения между наблюдателями; независимость от наших убеждений, желаний, измерительной техники и т.п. Рассматриваются они поочередно и постепенно и не являются общеобязательными и общедоступными, поэтому

Нозик вводит четвертый главный признак, лежащий в основе первых трех: инвариантность в условиях каких бы то ни было трансформаций (например, скорость света является инвариантной при любых изменениях инерциальной системы отсчета) — но не любых трансформаций, а только «допустимых». Стоит обратиться к науке, если мы хотим узнать, что это за трансформации, и начать с перечня объективных фактов, доведя затем этот перечень объективных фактов и допустимых трансформаций до «осознанного равновесия» (см., в частности, «Инварианты», стр. 79-80). Далее в той же главе эта идея разрабатывается и усложняется, а затем переходит в прикладное обсуждение различных научных методологий — например, взгляда Поппера на научную гипотезу как на воображаемую конструкцию, построенную специально для критики и опровержения, или взгляда Куна на науку как на скачкообразные переходы от одной парадигмы к другой.

В главе 3, посвященной необходимости, мы снова оказываемся на зыбкой почве. Нозик начинает с выражения скептицизма в целом относительно необходимости, хотя стремится не столько к ее отрицанию, сколько к поиску альтернативного подхода, который мог бы стать оправданным. Сначала Нозик спрашивает, откуда мы знаем о метафизической необходимости (собирательный термин, обозначающий все необходимости, касающиеся логики, математики, науки и т.д.), и утверждает, что для нее мы не можем предложить никакой альтернативы. Хотя, возможно, это лишь означает, что мы обладаем слишком бедным воображением: «Отсутствие изобретательности есть мать необходимости» («Инварианты», 136). Здесь Нозик снова прибегает к понятию эволюции. В этой области удалось бы избежать ненужных дебатов, полагает Нозик, если бы мы обладали «способностью непосредственно оценивать как возможность обобщающих высказываний, так и возможность их отрицания» («Инварианты», 122). К сожалению, мы не обладаем такой способностью, а здравый смысл говорит, что такая способность не приносила бы никакой практической пользы нашим предкам, поэтому она и не закрепилась в процессе естественного отбора. Другой пример — это наша явно «интуитивная» уверенность в истинности евклидовой геометрии. Мы не в состоянии столь же «интуитивно» принять истинность современной неевклидовой геометрии, потому что для евклидовой геометрии было полезным казаться самоочевидной для наших предков, в то время как в этом нет и не было бы никакой пользы для более строгой неевклидовой геометрии, ибо ее большая сложность могла бы, например, замедлить процесс вывода умозаключений. Нозик признает, что такая опора на эволюцию является скорее приемлемой, чем истинной, а также что «интуиция едва ли могла стать результатом того, что случайные мутации (при отсутствии механизма отбора) могли произвести из родового наследия наших предков» («Инварианты», 124). Это красноречивый пример того, что Нозик уделяет очень мало внимания тому, как и на каком материале работает естественный отбор. Правда, он признавал, что этот процесс протекал скорее скачкообразно, чем постепенно и поступательно, но едва ли этого достаточно.